Рыжий, кстати сказать, сдержал слово. Принес два объемистых керамических стакана, источавших ароматы спирта, хвои и яблок.
– Фирменная настойка по рецепту моего деда, – гордо сказал он. – Самая дорогая выпивка в моем заведении. Но мне не жалко. Гостям, которые полагаются на мой вкус, я ни в чем не могу отказать.
Хозяин наверняка рассчитывал на полноценное дружеское общение, но его позвали другие клиенты. Он досадливо сплюнул, неразборчиво выругался, шутовски откланялся и торопливо засеменил к стойке. Это выглядело довольно комично: в такой длинной юбке не очень-то побегаешь.
– Макс, ты был абсолютно прав, – хихикнул Мелифаро, когда мы снова остались одни. Я вопросительно поднял бровь, и он пояснил: – Я только что убедился, все действительно зависит от нас. Когда мы уходили, я вспомнил, что у нас осталось всего полбутылки этого крепкого пойла. Даже меньше, если честно, я ночью еще пару раз приложился. И подумал, что на большое путешествие этого не хватит. И вот, пожалуйста: нас тут же пичкают бесплатной выпивкой. Кажется, ее даже больше, чем требуется. Ну да это дело поправимое.
– Алкоголик несчастный, – фыркнул я. – Вот начну давать волю своим низменным инстинктам – ты у меня еще попляшешь!
– А что, дай, это было бы интересно, – развеселился он. Лукаво покосился на меня из-за стакана и таинственным шепотом заявил: – Макс, по-моему, у нас получилось!
– По крайней мере, начинает получаться, – осторожно согласился я. – Стратегия выбрана верно. Плохо одно: все-таки мы с тобой не слишком избалованные мальчики. Куда уж нам до Его Величества!
– Значит, надо избаловаться, – решительно сказал Мелифаро. – Срочно. Немедленно.
– Ага. Скорее, пока не началось, – фыркнул я. И демонстративно отхлебнул ароматной хвойно-яблочной водки. – Жаль, что моего приятеля Андэ Пу с нами нет. В его компании мы бы с самого начала были обречены скитаться по бесконечным дармовым пирушкам да банкетам.
– Выходит, этот толстяк мудрее, чем мы, – философски резюмировал мой друг. – Ничего не попишешь, придется зажигать без него.
Я уже порядком расслабился, но продолжал работать над собой в том же благодатном направлении. «Все идет хорошо, – повторял я про себя. – Все идет очень хорошо. Я хочу быть счастливым. Я хочу получать удовольствие. Меня ждут тысячи, сотни тысяч радостей, иначе и быть не может. Все идет хорошо, теперь будет только лучше и лучше».
Хвала аллаху, я легко становлюсь жертвой самовнушения. Накрутить себя – плевое дело, о чем бы ни шла речь. Теперь эта слабость работала на меня.
Удивительное дело, кажется, я искренне уверовал в наше светлое будущее. Даже на заднем дворе сознания, где обычно имеется уютная мусорная кучка для отброшенных сомнений, на сей раз было тщательно прибрано.
– Ма-акс, – почти промурлыкал Мелифаро. – Надираться в самом начале вечеринки – дурной тон.
– А кто надирается-то? – я почти возмутился.
– Я, – доверительно шепнул он. – Еще пара глотков, и тебе станет со мной скучно. Или, напротив, слишком весело. Идем, пока не поздно, посмотрим, чем нас собираются угостить в иных Мирах. Как, по-твоему, в какой стороне здесь выход?
– А Магистры его знают. Но где-нибудь он непременно есть, иначе они бы так не удивлялись, когда мы появились из ниоткуда.
Мы немного потолкались между столиками в поисках двери. Боковым зрением я успел заметить, что на плече одного из посетителей сидел огромный, размером с котенка, таракан; двое или трое гуляк были многоруки, как изображения Шивы; один щеголял роскошной лисьей головой; компания за дальним столиком была сплошь крылата. Что, впрочем, совершенно не мешало ребятам быть всего лишь веселой компанией добропорядочных бюргеров. Они и гуляли соответственно, с обильными возлияниями, плотными закусками, застольными шутками и регулярными попытками хорового пения – вразнобой, зато от души.
Дверь мы в конце концов нашли и не замедлили ею воспользоваться.
Шагнув за порог приютившего нас бара, мы оказались на необъятном лугу. Было тепло, но не жарко. Сочная изумрудно-зеленая трава доходила мне до пояса. Маленькая голубая бабочка бесстрашно опустилась на травинку в нескольких шагах от меня, немного покопошилась там, улаживая какие-то, несомненно, важные, но недоступные убогому человечьему разуму дела, и улетела. На смену бабочке тут же пришла переливчато-малиновая стрекоза, вестница близкой воды.
На краю луга мой наметанный глаз сразу же углядел густой кустарник. Я был готов спорить, что там еще и ягоды имеются, причем съедобные, а не какая-нибудь белена.
– Грешные Магистры! – прочувствованно сказал я. – Мы в раю, дружище.
– Я не слишком силен в теологических науках твоей далекой родины, – ехидно заметил Мелифаро. – Но если рай – это место, где можно справить нужду, выспаться и искупаться, не переступая для этого ни одного злокозненного порога, ты абсолютно прав.
– Какие мы практичные! – фыркнул я.
– Можно подумать, у нас с тобой не общие проблемы, – добродушно отмахнулся он. – Кстати, Макс, имей в виду, я тебя обожаю. Твоя теория работает. Еще немного, и я даже перестану проситься домой – чего я там не видел?
В высшей степени удачное соединение луга, густого кустарника, теплой погоды, глубокого оврага и полноводного ручья, помноженное на отсутствие людей и крупных животных, действительно позволяло разом решить кучу насущных проблем, способных отравить даже самое комфортное существование в Лабиринте.
После выполнения гигиенических процедур первой необходимости Мелифаро завалился спать в густую траву, восхищенно пробормотав напоследок, что в таком славном месте можно не бояться даже похмелья. Мне спать не хотелось, но я с удовольствием вытянулся неподалеку. Лежал, смотрел в небо, по которому медленно ползли красноватые облака. Кажется, я был абсолютно, неподдельно счастлив. Человеческая природа все-таки причудливая штука! В конце концов я задремал, убаюканный не столько несколькими глотками давешней водки, сколько собственной безмятежностью.
Память, ошалевшая от пестроты захлестнувшего нас бытия, смешала в одну непрерывную карнавальную ночь все обрывки реальностей, которые разноцветными повязками поочередно опускались нам на глаза. Мы с Мелифаро кочевали по злачным закоулками Лабиринта Мёнина с безмятежным бесстрашием американских студентов, приехавших на каникулы в Европу. Лоскутный уют уличных кафе сменялся неоновым великолепием игровых комнат, палубы прогулочных яхт – дымными подземельями баров, мелодичный шум танцевальных залов – безмятежной тишиной лесов. Мы ели опьяняющие фрукты в заболоченном саду, где от дерева к дереву были протянуты шаткие мостики, сплетенные из прочной травы, пахнущей мятой; мы учились срезать с поясов чужие кошельки на жемчужном рынке при обманчивом свете пятнадцати крошечных лун; вполуха слушали птичий щебет рыжеволосых красоток, скорых на любовь и на ссору, – они встретились нам на медно-красном песке взбудораженного маскарадом пляжа; кормили из рук многокрылых лиловых птиц, добродушных и неуклюжих, как голуби, но не столь пугливых; отчаянно фальшивили, распевая какие-то вакхические гимны в компании веселых амазонок, чей смех разбудил нас однажды на рассвете в густом белоствольном лесу; отчаянно зевали на цирковом представлении под чужим изумрудно-зеленым небом и отсыпались в роскошно обставленном номере отеля – без окон, но с прозрачным потолком, сквозь который можно было наблюдать за медленным движением незнакомых переменчивых созвездий. Как-то раз печальные худые люди в белых одеждах бросились нам в ноги и объявили освободителями – мы так и не смогли понять, от чего именно «освободили» этих бедняг, но в пирушке, посвященной счастливому событию, с удовольствием поучаствовали. А однажды нас приняли за бродячих актеров и заплатили за грядущее представление мелкими прозрачными монетками, которые почти сразу же – стоило лишь переступить очередной порог – стали бесполезными сувенирами. Жаль, конечно – вскоре после этого мы курили кальян в обитой голубым бархатом нише огромного полутемного зала и смутились, как школьники, когда явился хозяин курильни, дабы потребовать плату за несколько глотков сладкого дыма; впрочем, заплетающиеся ноги тут же унесли нас в другую реальность – туда, где мы еще не успели наделать долгов.
