По словам Сэмюэля, примерно четверть его товарищей погибла; остальные же, в том числе и он сам, получили право именоваться Бешеными Псами и считали себя чем-то вроде оборотней – с той, однако, разницей, что их облик практически не менялся; преображался только дух.
– Это было священное безумие, – говорил Сэмюэль, рассеянно вращая опустевший бокал. – Безумие без внешних проявлений: у нас хватало выдержки вести себя так, словно ничего не случилось. Мы продолжали жить среди людей, ходить на службу и не пренебрегали своими семейными и дружескими обязанностями. Никто не догадывался, что мы уже давно погружены в иной мир. Между собой мы называли его Радужным, поскольку это хотя бы отчасти описывало новые особенности нашего восприятия.
Прежнего Макса рассказ о двойной жизни Бешеных Псов потряс бы до глубины души; я же выслушал нового приятеля с вялым любопытством и не стал выспрашивать подробности. Я даже не попытался выяснить, какими свойствами обладал Радужный Мир – а ведь некоторые детали его лаконичного описания позволяли предположить, что Бешеные Псы каким-то образом умудрялись видеть реальный мир и его Темную Сторону одновременно. Но мне было все равно. Я и собственной-то судьбой больше не мог заинтересоваться как следует.
Не взволновала меня и исповедь Алисы – в высшей степени романтическая. Она призналась, что всегда тяготилась размеренным ритмом своего упорядоченного и, с точки зрения друзей и соседей, счастливого бытия: двухэтажный дом в пригороде, сад, засаженный яблонями и боярышником; заботливый, жизнерадостный и нетребовательный муж, обстоятельно выбранный ею когда-то из числа самых верных поклонников; двое сыновей, воспитание которых не доставляло особых хлопот.
Никто не подозревал, что приветливую красавицу Алису на протяжении многих лет преследовала одна навязчивая идея, сладостное наваждение, гремучая смесь фобии и надежды. Всякий раз, уезжая из дома – погостить у старых друзей, на курорт или просто за покупками, – она непременно набирала свой телефонный номер и измененным до неузнаваемости, чужим голосом просила позвать Алису.
– Я все надеялась, вдруг какая-нибудь добрая душа уже «вернулась» домой вместо меня, и значит, мне возвращаться не обязательно, – доверительно призналась она.
Постепенно детская вера в жутковатое чудо ослабла и стала чем-то вроде маленького безобидного чудачества. Иногда Алисе казалось, что муж и сыновья догадываются, что незнакомый ломкий голос принадлежит именно ей, но тактично помалкивают, желая доставить ей удовольствие.
Однажды ранней весной (Алиса только-только бурно отпраздновала свой пятидесятый день рождения) она позвонила домой из маленького курортного городка на юге Баварии. Алиса отправилась на этот курорт якобы для каких-то оздоровительных процедур, необходимых женщине, желающей выглядеть на десяток лет моложе не только в полумраке спальни, но и на солнечном пляже. На самом же деле ей просто хотелось остаться наедине с собой и понять, как следует жить человеку, который твердо знает, что большая часть его жизни уже позади.
Ничего путного она так и не придумала, но за день до отъезда по старой традиции позвонила домой и, взвинтив свой низкий голос до пронзительного повизгивания, попросила к телефону Алису. Знакомый тенорок мужа беззаботно откликнулся: «Сейчас». Алиса услышала, как он говорит: «Это опять тебя, дорогая», – и, теряя сознание, опустила трубку на рычаг.
Очнувшись секунду спустя (вокруг еще не успела собраться сочувствующая и втайне благодарная за развлечение публика), она с изумлением обнаружила в своем арсенале ровно две концепции: «Я свободна» и «Такой шанс нельзя упустить». Открыла сумочку. Там лежали документы, дорожные чеки, пластиковая карта «Visa» и блокнот с адресами и телефонами многочисленных друзей и знакомых. Блокнот она тут же изорвала на мелкие клочки и сожгла в пепельнице, присев за столик ближайшего уличного кафе; все остальное справедливо сочла необходимой и достаточной экипировкой для начинающего путешественника в неизвестность.
Домой она с тех пор не звонила ни разу; тот факт, что ее никто не пытался разыскивать, ничуть ее не удивил. Работа, жилье и первый за последние двадцать лет любовник появились как бы сами собой, без каких-либо усилий с ее стороны; новые привычки то и дело возникали и тут же умирали, привлекательные и недолговечные, как бабочки.
– С тех пор я перестала вести счет прожитым годам, – призналась Алиса, – и знаете, кажется, мне удалось избежать разрушительного воздействия времени. Только мои волосы остались в заложниках у этой стихии, они быстро поседели, а я не стала их подкрашивать. Мне казалось, это что-то вроде платы за то, что лицо и тело остаются в точности такими, какими они были в тот день, у озера Шторнберг. И, конечно, за то, что ни один из дней моей новой жизни не был похож на прочие.
«Следует запомнить эту историю, – думал я в тот вечер, возвращаясь домой. – Вот он, рецепт вечной молодости: надо просто чтобы ни один из дней твоей жизни не был похож на прочие. Может, пригодится когда-нибудь. Хотя – на кой черт мне этот рецепт здесь, в раю?»
Ну да, ну да, в Тихом Городе дни мои были похожи друг на друга, как близнецы, а залогом вечной молодости, очевидно, являлся летаргический сон духа – дешево и сердито.
Впоследствии я выслушал еще немало чужих историй, но все они, по большому счету, оказались похожи одна на другую. Очевидно, книга человеческих судеб скудна сюжетами, но богата интерпретациями.
Возможно, именно поэтому я сам стал очень популярным рассказчиком. Мои истории разительно отличались от прочих, и жители дальних окраин Тихого Города порой специально заходили в «Салон», чтобы послушать меня.
Со временем мне начало казаться, будто я все выдумал. Но для моих слушателей это не имело особого значения: события, оставшиеся в прошлом, не менее призрачны, чем события, которых не было никогда.
– Если все, что вы рассказывали, правда, то ваша жизнь – это просто история карточного домика, – заметила однажды Клер.
Я удивился – после ее давешней исповеди наша дружба, и прежде немногословная, превратилась в своего рода молчаливый сговор. За несколько сотен одинаковых вечеров, минувших с той поры, мы обменялись множеством понимающих взглядов и в лучшем случае десятком фраз, составленных согласно классическому канону светского общения: «Передайте мне чашку, пожалуйста».
– Объясните, что вы имеете в виду.
– А вы не понимаете? Сами подумайте – как бы хорош ни был карточный домик, сколько бы ни твердили восхищенные наблюдатели, что построить такое чудо из обыкновенных кусочков глянцевого картона совершенно немыслимо, – не так уж интересно всю жизнь оставаться его гордым создателем и, не щадя усилий, защищать свое творение от сквозняков и неосторожных зрителей. И не потому ли величайшее из искушений, которые посещают строителей карточных домиков, – выдернуть одну карту из самого основания и зачарованно наблюдать, как рассыпается только что созданное твоими руками маленькое чудо.
Я хотел возразить, что карточный домик был разрушен отнюдь не моими руками, но вовремя вспомнил о сокрушительной силе тайных желаний Вершителя и осекся. Лишь изумленно покачал головой.
