– А что будет дальше, ты знаешь? – спросила она. – Чем все закончится?
– Какая разница, чем все закончится? – я пожал плечами. – Скорее всего, всех нас сметет неведомо кем затеянная буря, вот и все. Не думаю, что о нашей храбрости сложат легенды, поскольку делать это будет некому… Тем не менее ничего страшного не происходит, наверное. Все мы с самого начала знали, что любая человеческая жизнь заканчивается смертью, это входит в условия задачи. Можно сказать, что нам еще повезло – никто никогда не обещал, что накануне конца с нами случится множество невероятных чудес. Тем не менее они уже происходят, и это только начало. Прежде чем умереть, мы успеем побыть куда более живыми, чем прежде. Не худший подарок напоследок.
– Это правда, – тихо сказала Доротея. – Я никогда не чувствовала себя такой живой. Мне никогда не удавалось так подолгу смотреть на небо, Макс. А теперь только этим и занимаюсь. Дромадеры бредут совсем медленно, и ритм их ходьбы примиряет меня с судьбой. Даже наша поездка через храм Сетха была чудо как хороша, хотя я ужасно боялась… И самое главное, никаких вареных яиц с гренками по утрам, никаких вечерних газет в метро по дороге со службы, никаких ежедневных поцелуев по привычке – жалких попыток избежать одиночества, прикасаясь к чужому телу. Рядом со мной нет никого из старых знакомых, но это к лучшему. Я больше не чувствую себя одинокой, скорее уж наоборот. Наверное, это и есть рай. Не земля, но дни обетованные. И кто я такая, чтобы жаловаться, что мне нельзя остаться в этом раю навсегда? Хорошо, хоть пустили постоять на пороге. Не так уж мало.
По ее щеке скатилась одна-единственная слезинка, но губы невольно сложились в мечтательную улыбку. Мое сердце сжалось от нежности и восхищения. Вот это и есть настоящее мужество, вся моя бесшабашная храбрость без пяти минут бессмертного не стоила ее улыбки.
«Этот парень, Аллах, помнится, говорил, что мое войско будет состоять исключительно из “мертвых духом”, – вспомнил я. – Видел бы он сейчас ее лицо».
По счастию, судьбе известно великое множество способов вернуть меня с небес на землю, и она с удовольствием применяет их на практике.
– Если я правильно понял, нам предстоит большое сражение? – Дракула внезапно возник откуда-то из-за моей спины.
– Что? А, ну да. Ты все правильно понял, князь, – кивнул я, пряча снисходительную улыбку. Я уже привык относиться к этому историческому персонажу как к большому ребенку, трогательному, наивному и жестокому, как все дети.
– А мы будем брать пленных? – поинтересовался он.
– Не знаю. Не думаю. Впрочем, посмотрим, как сложится.
– Может, я пока колышков настругаю? – робко предложил он.
– Зачем?!
– Ну, может случиться так, что кто-то из пленных разгневает тебя, и ты захочешь посадить его на кол, – с надеждой предположил Дракула.
– Не может.
– Никто не знает заранее, в каком расположении духа ему предстоит пребывать на следующий день. Иногда в плен попадают люди, способные разгневать кого угодно, даже тебя, Владыка, – тоном знатока заметил князь Влад.
Робкий-то он робкий, но упрямый, как дюжина ослов.
– Поверь, твои колышки нам не понадобятся, – пообещал я. Посмотрел на его скорбную физиономию и сжалился: – Если тебе очень хочется, можешь их настругать, дружок. Но не обещаю, что мы пустим их в дело.
– Ничего, там видно будет! – оживился Дракула. – Так я пойду поищу…
– Что ж, по крайней мере, он ушел вполне счастливым, – усмехнулась Доротея, глядя ему вслед.
– Ну и компания! – я нахмурился, потом махнул рукой и расхохотался. – Теперь еще Герман Геринг пожаловал с коллегами. Надеюсь, ребята не передерутся в самый ответственный момент.
– Конечно, не передерутся, – успокоила меня Доротея. – Все, что случилось с ними при жизни, теперь не имеет никакого значения.
– Почему ты так думаешь?
– Да хотя бы по собственному опыту. Впрочем, не только по собственному. Ты обратил внимание, как подружились Мухаммед и князь Влад? Основатель мусульманской религии и средневековый христианин-фанатик, пересажавший на кол множество последователей нашего Мухаммеда… Старые разногласия больше никого не волнуют. Все мы гораздо мудрее, чем нам самим кажется, Макс. Мы очень хорошо понимаем, что такое конец, – если не разумом, то сердцем!
– Ладно, значит, я – болван, которому приходится предводительствовать мудрецами, – улыбнулся я. – Так и запишем. Спасибо за лекцию, Дороти. Мне ужасно стыдно. Можешь себе представить, мое глупое сердце наотрез отказывается понимать, что такое «конец», и ведет себя соответственно.
Она изумленно посмотрела на меня.
– Ну еще бы! Для тебя же это никакой не конец, верно? Только короткий эпизод твоей неописуемо долгой жизни. И не надо снова говорить мне, что ты такой же, как мы, все равно не поверю. Да ты и сам себе не веришь.
Она развернулась и медленно пошла прочь, а я уселся прямо на горячий песок и закрыл лицо руками. Мне хотелось по-детски расплакаться, жалобно уткнувшись носом в плечо кого-то большого, мудрого и всесильного, но у меня не было ни слез, ни этого самого плеча, поэтому я просто сидел и терпеливо ждал, пока утихнет незапланированная буря в моем слабоумном организме.
Все как всегда.
Потом мне все-таки пришлось заняться делами. Я вернулся на импровизированный «оборонный завод» – как раз вовремя. Плод совместных усилий лучших авиаторов всех времен и моего Джинна, красивая крылатая тварь из сверкающего черного металла горделиво стояла на песке. Господа летчики взирали на нее с немым восхищением. Обо мне и говорить нечего.
– Шайзе! – проникновенно сказал я. Прочие человеческие слова временно вылетели из моей непутевой головы.
– Нравится, да? – улыбнулся кто-то рядом со мной. Кажется, это был герр фон Рихтхоффен, Красный барон – если моя память на лица хоть чего-то стоит.
– Еще бы! А вы уже испытывали это чудо? Летать-то оно умеет?
– Мы как раз собираемся бросить жребий. Всем хочется сесть за штурвал.
– Мне уже тоже хочется. Но я предпочитаю уступить эту честь профессионалам. Пойду еще погуляю. Удачного вам испытания.
Я обернулся к Джинну и спросил его, повинуясь какому-то внезапному порыву:
– Ты не мог бы перенести меня туда, где вообще никого нет? Ни моей армии, ни наших противников, ни мертвых, ни живых, ни людей, ни богов – вообще никого. Думаю, на этой земле теперь найдется немало безлюдных мест. Безлюдных и «безбожных» – последнее особенно важно.
– Таких мест немало, – подтвердил Джинн. – Но почему ты хочешь остаться в полном одиночестве? Это опасно, Владыка.
– Опасно? Для меня? Не говори ерунду! Подозреваю, что я – единственное существо, которому не грозят вообще никакие опасности. Выполни мою просьбу, ладно? Я устал, дружище. На меня все время кто-то смотрит, даже когда я сплю, и с этим ничего нельзя поделать. Никогда не думал, что человеческий взгляд осязаем, но в последнее время я это чувствую. Я уже начинаю сутулиться. Оказывается, взгляды могут быть чертовски тяжелыми.
