– Вечно так, – кивнул я. – Книги – это книги, а живые люди – это живые люди. И когда их жизнь начинают втискивать в формат книжных страниц, получается ерунда. Порой – вполне обаятельная. Тебе-то как раз повезло. Эхо твоей истории очаровало не одно поколение, а значит, это было хорошее эхо.
– Не спорю, – он улыбнулся еще шире. – Ты позволишь мне немного посидеть рядом с тобой? Я пришел ненадолго, и у меня нет никаких важных дел. Просто хотел своими глазами увидеть того, кто собирается разрушить мир. Я любопытный.
– Да ничего я не собираюсь. Мир сам вознамерился рухнуть и выбрал меня в качестве меча для своего харакири.
– Красивая метафора, – одобрительно заметил Одиссей. – Так ты не возражаешь против моего общества?
– Да нет. Я как раз начал думать, что эта ночь – самая длинная в моей жизни… Садись рядом, Одиссей. Я рад тебе. Скажи, ты ведь все еще живой?
Он молча кивнул и выжидательно уставился на меня.
– И как тебе это удается? Что, твоя покровительница Афина не пожалела для тебя напитка бессмертных?
– И это тоже. Много всего было. Мне пришлось потрудиться, ускользая от смерти, но оно того стоит.
– Твоя правда. А почему ты решил ко мне заявиться? Только из любопытства? Не верю.
– Не только, конечно. Но любопытство оказалось одной из основных причин, это правда. Думаю, на моем месте ты бы и сам сгорал от любопытства.
– Не знаю… Не думаю, – честно сказал я. – Скорее всего, на твоем месте я бы предпочел оказаться как можно дальше отсюда.
– Какая разница, где оказаться? – Одиссей пожал плечами. – Когда рушится мир, он рушится весь, без остатка. Я слышал, что кроме этой земли есть и другие миры, населенные причудливыми существами, но мне неведомы пути, уводящие туда. Может быть, подскажешь?
– Может быть, и подскажу, – согласился я. – Мне не доставит удовольствия, если ты будешь сидеть здесь, как тигр в клетке. Возможно, ты – единственное человеческое существо, у которого есть шанс тихонько слинять отсюда накануне конца. Почему бы не попробовать?
– Вот. Это еще одна причина, по которой я решил с тобой повидаться, – признался Одиссей. – Я подумал, что ты наверняка испытываешь симпатию к бездомным бродягам, таким же, как ты сам.
– Кстати, расскажи мне, как ты ускользал от смерти, – попросил я. – Не думаю, что твой способ окажется хорош для меня, но очень уж интересно.
– Все это довольно непросто, – вздохнул Одиссей. – Объяснять долго, да и что толку от моих объяснений. Афина не только угостила меня напитком бессмертных. Для начала она помогла мне переменить внешность. Думаешь, я всегда выглядел таким замухрышкой? Но Афина сказала, что красивое лицо и царственная осанка – непозволительная роскошь для того, кто убегает от смерти. И еще она подарила мне особое зрение. Теперь я все время вижу призрачную тень смерти, сопровождающую меня. В отличие от прочих людей, я заранее замечаю ее приготовления к охоте и успеваю ускользнуть в самый последний момент. Тогда моя смерть заключает в свои объятия того, кто стоит рядом, и успокаивается – на какое-то время, конечно. Не навсегда.
– А друзья этого бедняги, некстати оказавшегося рядом с тобой, недоумевают: «Какая безвременная кончина!» – усмехнулся я. – Всегда подозревал, что человек может умереть не только своей смертью, но и чужой, если очень не повезет.
– Да, это правда, – подтвердил Одиссей.
– В любом случае, мне не подойдет твой способ, – вздохнул я. – Даже если бы я обзавелся этим самым «особым зрением» – что само по себе довольно сомнительно – мне не слишком улыбается все время видеть перед собой собственную смерть…
– Какая разница, видеть ее или не видеть? Все равно она есть, и от этого никуда не денешься. Конечно, можно идти по краю пропасти с закрытыми глазами, чтобы не смотреть вниз. Но как по мне, лучше распахнуть их пошире и внимательно глядеть под ноги.
– Ты действительно такой мудрый, как рассказывал Гомер, – улыбнулся я. – Рассудительный и хитроумный Одиссей собственной персоной, ну надо же… Слушай, а про сирен у Гомера все правда? Ты их слушал? Неужели перед их пением действительно невозможно устоять?
– Это почти правда. Впрочем, дело не только и не столько в их благозвучных голосах. Афина объяснила мне, что у сирен есть своя песня для каждого из смертных. Поэтому то, что слышал я, вряд ли тронуло бы сердца моих спутников или, к примеру, твое.
– Знакомая история. Они, часом, не говорили тебе, что это их последний подарок?
– Говорили.
– Хорош подарочек! В таком случае приманку в капкане тоже можно считать подарком охотника будущей жертве.
– Ты говоришь так, словно у тебя личные счеты с сиренами, – удивленно заметил Одиссей.
– Просто я знаю ребят, которые действуют точно так же. И это знакомство обошлось мне в сотню жизней с лишним.
Он озадаченно покачал головой – дескать, кутят же некоторые! – и задумчиво уставился на пламя костра.
– Ты сказал, что можешь научить меня своему способу покидать этот мир, – наконец сказал он. – Ты передумал? Или…
– «Моего» способа больше не существует. Сидел бы я здесь в противном случае, как же! Но может быть, я сумею узнать, каков твой способ. А может быть, ты сам сделаешь это раньше меня. Время еще есть. Не так уж много, но есть. Навести меня осенью.
– Навещу, – кивнул Одиссей. – Надежда – это не так уж много, но гораздо лучше, чем ничего… Скажи, а кем ты был прежде? Мне кажется, что мы уже встречались.
– Прежде чем что? – усмехнулся я. – Прежде чем возглавить эту армию «мертвых духом» и убедиться, что я ничем не лучше, чем они? Кем-то я был, конечно, – так, ничего особенного. Не думаю, что мы с тобой встречались. Пока ты ускользал от своей смерти, я ходил дурацкими путями и занимался сущей ерундой… Но прежде чем стать этим бессмысленным персонажем, я, надо думать, был еще кем-то. Слишком многие узнают меня и называют чужими, ничего не значащими для меня именами, а то и просто «Владыкой». По правде сказать, больше всего на свете я боюсь вспомнить эту бездонную часть своего прошлого.
– Напрасно боишься, – удивленно сказал он. – Полезно хранить свое прошлое в тайне от прочих, но опасно иметь такие тайны от себя самого.
– Опасно, – вяло согласился я. – В последнее время я то и дело чувствую, что вот-вот вспомню себя… и отчаянно торможу.
– Ну и как, удается затормозить?
– Пока удается, как видишь.
– Ты удивительно прямодушен, – заметил он не то одобрительно, не то насмешливо. – Ты говоришь со мной столь откровенно, что я, пожалуй, рискну ответить тем же.
– А что, хитроумному Одиссею удаются откровенные разговоры? – усмехнулся я.
Честно говоря, только сейчас, после его рассуждений об откровенности, я вспомнил, что с этим парнем следует быть очень осторожным.
– Все люди меняются, – равнодушно сказал он. – А у меня было очень много времени, чтобы перемениться.
