– Хочешь сказать, что ты собираешься отвезти меня туда, куда потребуется? – дрогнувшим голосом спросил я.
У меня комок подступил к горлу. Я с самого начала подозревал, что Хэхэльф – почти ангел, но даже надеяться не смел, что он решит оставаться со мною до самого конца, пока я не найду дорогу домой, если таковая вообще существует, или не исчезну навсегда в конце года, когда эксцентричная планета Хомана «сделает выдох» в соответствии с мрачной космогонией Вурундшундба.
– Неужели я похож на человека, который не доводит до конца дела, за которые взялся? – невозмутимо спросил Хэхэльф. – Значит, ты еще плохо меня знаешь, дружище! И не нужно говорить мне «спасибо». Во-первых, ты заплатил вперед, когда помог мне дать деру со страмослябского корабля, а во-вторых… Откуда ты знаешь, может быть, я всю жизнь мечтал влипнуть в историю вроде этой!
– Ладно, возьму себя в руки и не буду говорить тебе «спасибо», – улыбнулся я. – Хотя очень хочется.
* * *
Ранним пасмурным утром мы причалили к берегу. Хэхэльф принялся давать последние напутствия своей команде. Я с удивлением понял, что все его матросы должны оставаться на корабле и сходить на берег как можно реже, только в случае крайней нужды и желательно ночью, чтобы не потревожить местных жителей.
– Бунаба всегда рады мне, но они терпеть не могут чужеземцев, даже если эти чужеземцы с дружественного Халндойна, – объяснил Хэхэльф. – Конечно, если бы я попросил как следует, моей команде разрешили бы меня сопровождать, но не думаю, что хоть кто-то получил бы удовольствие от такого времяпрепровождения. Хватит с них и того, что я тебя приволоку.
– А это они переживут? – осторожно спросил я.
– Переживут, куда денутся! – беззаботно отмахнулся Хэхэльф. – Ты-то всего один, да и шум поднимать не станешь, в отличие от моих ребят.
Пока Хэхэльф читал отеческие напутствия своей команде, я решил побродить по берегу. Уж очень мне понравился разноцветный песок Хоя, феерическая смесь синих, желтых, красных, белых и черных крупинок, и невысокая светло-зеленая трава, и густые заросли кустов с мелкими черными листьями и аппетитными розовыми ягодами размером с крупный мандарин и такими же круглыми.
В тот миг, когда мои ноги коснулись земли, из кустов выскочило несколько зверьков, чей облик мог озадачить кого угодно. Представьте себе мохнатых крокодильчиков размером с крупного бассета, с маленькими острыми ушками, блестящими бусинками молочно-белых глаз и темпераментом итальянской комедийной актрисы. Они издавали громкие звуки, похожие на собачий лай, и яростно мотали коротенькими, но мощными хвостиками – мне показалось, вполне дружелюбно.
– Собачки! – восторженно сказал я. – Какие собачки! Идите сюда, мои хорошие!
Услышав мой голос, мохнатые «крокодильчики» слегка растерялись и даже притормозили – взяли дополнительную минуту на размышление. Потом они неторопливо подошли поближе и испытующе уставились на меня круглыми светлыми глазами.
– Собачки! – ласково повторил я. – Такие хорошие собачки…
Осторожно, чтобы не испугать зверьков, я протянул руку к тому, кто оказался ближе всех, и нежно потрепал мохнатую холку. «Собачка» коротко рявкнула, подошла поближе, чтобы мне было удобнее ее гладить, и зажмурилась от удовольствия.
Когда Хэхэльф сошел с корабля, я сидел на песке в окружении шести новых приятелей. К этому моменту все «собачки» валялись на спинках и тихо поскуливали от удовольствия, а я снисходительно почесывал поджарые животики, покрытие коротким жестким мехом.
– Ну ты даешь, Ронхул! – изумился Хэхэльф. – Как тебя чару
[72]
к себе подпустили?
– Как они называются? – переспросил я. – «Чару»? А по-моему, просто собачки. Лают так же и на такс похожи, только пасти, как у крокодилов… Но, в отличие от крокодилов, мы не кусаемся, да, мои хорошие?
– Еще как «кусаемся»! – усмехнулся Хэхэльф. – Если бы я заметил, что ты собираешься сходить с корабля, не дождавшись меня, я бы тебя отговорил – именно из-за этих твоих новых приятелей. Их разводят бунаба и держат здесь, на берегу, чтобы было кому чужака за задницу схватить, в случае чего. Не знаю, кто такие твои «крокодилы», но чару просто созданы для того, чтобы кусаться. Однако же ты как-то с ними поладил. Что ты сделал?
– Ничего. Просто увидел их и обрадовался. Начал говорить им всякие глупости: что они «хорошие собачки» и так далее… По-моему, они просто поняли, что я – не какой-нибудь проходимец, а положительный герой, так что со мной вполне можно иметь дело.
– И совсем не ворожил? – недоверчиво уточнил Хэхэльф.
– Да вроде нет. – Я задумался, а потом честно сказал: – Тут ведь так сразу и не разберешься: когда ворожишь, а когда все само собой получается.
– И так бывает, – понимающе кивнул Хэхэльф. – Ладно уж, пошли, Ронхул Маггот, укротитель чару. Где твоя сумка?
– На корабле, где же еще, – вздохнул я и неохотно отправился за своей тяжкой ношей. Да уж, прогулка налегке мне сегодня не светила.
* * *
Впрочем, прогулка была недолгой. Поселение бунаба оказалось совсем рядом с берегом. Стоило нам миновать густые заросли высоких прибрежных кустов, и вдалеке показались белоснежные домики, здорово похожие на мою «недвижимость», оставленную в Сбо. Только на плоских крышах некоторых строений стояли разноцветные шатры. Их яркая раскраска бросалась в глаза и здорово оживляла пейзаж. К домикам прилагались невысокие заборчики, ухоженные сады, крупные пестрые квадраты огородов и прочие признаки созидательной человеческой деятельности.
Честно говоря, я здорово нервничал: а вдруг моя рожа вызовет у этих ребят такое сильное отвращение, что даже связи Хэхэльфа не помогут мне получить «путевку» на встречу с Варабайбой?..
– Не волнуйся, Ронхул, – беззаботно сказал Хэхэльф. – Если уж ты с чару сумел поладить, значит, все будет путем.
Что касается «собачек», они следовали за мной, отчаянно виляя хвостами, явно рассчитывая, что в ближайшем будущем я найду свободное время, чтобы повторить пленившую их воображение процедуру почесывания загривков и животиков.
Хэхэльф прибавил шагу, вдохновленный милым сердцу пейзажем, на фоне которого протекало его босоногое детство. Я едва за ним поспевал. К моменту первой встречи с аборигенами я так запыхался, что у меня просто не было сил смущаться.
«Аборигены» оказались двумя загорелыми дюжими детинами в более чем легкомысленных нарядах. На головах у них были те самые матерчатые «сапоги», «агибубы», которые так насмешили меня еще на Халндойне. Только их головные уборы были гораздо выше – с полметра каждый. Впрочем, прочие детали туалета показались мне не менее забавными: эти здоровенные дядьки с суровыми лицами воинов были одеты в цветастые пончо до колен. У одного пончо было голубенькое, с рисунком из крупных красных цветов, а у другого – розовое, в яркий желтый горох. При этом они держались с таким достоинством, что мне и в голову не пришло смеяться, я только изумленно покачал головой.
