Дайст доверительно сообщил нам, что сам поймал, вырастил и выдрессировал своих бухубатов, еще когда был совсем мальчишкой. С тех пор его бизнес процветал: парень возил товары и случайных пассажиров вроде нас из Бондоха в Эльройн-Макт, через всю Землю Нао; на обратной дороге он скупал по дешевке самых никчемных дерьмоедов у знакомых Мэсэнов и продавал их хозяевам захолустных хуторов, до которых редко добираются крупные торговцы этим живым товаром. Помимо основного бизнеса на сегодняшний день Дайст являлся владельцем нескольких домов для приезжих и одного трактира в порту.
Дайст был далеко не единственным «дальнобойщиком» в Земле Нао, только в Бондохе у него имелась чуть ли не дюжина конкурентов. Впрочем, работы пока хватало всем: торговля в порту процветала, богачи, живущие в глубине материка, жаждали приобрести редкие товары, а иноземные купцы по большей части были не великими охотниками самостоятельно путешествовать по здешним лесам, кишащим голодными разбойниками и нетрезвыми младшими сыновьями наосской знати – безземельными, бесстрашными и совершенно безбашенными.
– Вот таким ребятам, как Дайст, на руку моя затея, – шепнул мне Хэхэльф на рассвете, когда «дюжики» – вернее, бухубаты – остановились, чтобы поесть и отдохнуть, а мы с изумлением поняли, что благополучно просвистели всю ночь, даже не вспомнив про сон, и принялись поспешно стелить свои одеяла на дне телеги. Худо-бедно, но мы с Хэхэльфом умудрились там поместиться, вытянувшись в полный рост, хотя я чувствовал себя настоящей шпротиной.
– Что ты имеешь в виду? – рассеянно спросил я.
– Владетельные сумасшедшие колдуны вроде твоего Таонкрахта только мешают им развернуться, – объяснил он. – О прочей знати я уже не говорю – чем мельче шишка, тем больше проблем. Да и Ванд им ни к чему, – он поднял голову и спросил у нашего спутника: – Эй, Дайст, тебе Ванд очень нужен?
– Как шило в заднице, – равнодушно огрызнулся тот.
– Ну вот, видишь! – обрадовался Хэхэльф. – Что им нужно, так это простор и свобода действий. А заварушка, которую я собираюсь затеять, развяжет им руки и расчистит для них территорию.
– Это называется «буржуазная революция», – проворчал я. – Все будет очень здорово, пока не обнаружится, что все эти «вольные огородники» стали скучными бюргерами. А обнаружится это очень скоро. Пока все эти, как ты выражаешься, «сумасшедшие колдуны» портят им кровь, в их жизни есть хоть какая-то романтика.
– Что ты несешь, Ронхул? – сонно пробормотал Хэхэльф. – Романтику ему, видите ли, подавай. Могу тебя успокоить: пока под этой прекрасной землей бродят Урги, скучно здесь никому не станет. А они, говорят, бессмертные.
– Они сами тоже так говорят, – кивнул я.
– Ну вот. А еще есть Мараха Нод в горах, а в лесах за Эльройн-Мактом эти твои приятели Вуру… – И Хэхэльф уснул на полуслове.
Я заключил, что он умница, а я – дурак. Миром Хомана правят чудеса, так что зря я разглагольствовал насчет «буржуазной революции» и скуки, которую приносит благополучие. О скуке тут не могло быть и речи. Даже тех скудных знаний, которые имелись в моем распоряжении, должно было хватить, чтобы понять это с самого начала.
«Хугайда», – нежно подумал я, призывая самое восхитительное чудо этого Мира. Произнести имя ветра вслух я не решался: рядом дрых Хэхэльф, в соседней телеге устраивался на ночлег предводитель каравана, а мне не хотелось посвящать их в свои дела.
К счастью, мой ветер принял это безмолвное приглашение: он пришел и принес с собой удивительные сны, пересказать содержание которых я до сих пор не могу – даже самому себе.
* * *
Меня разбудило бодрое пыхтение «дюжиков». Дайст уже проснулся и теперь кормил своих четвероногих помощников. Хэхэльфа тоже не было рядом, он сидел на земле в нескольких шагах от нашей телеги и деловито разводил огонь.
– Ты, как всегда, чемпион по спанью, Ронхул! – весело сказал он. – Знал бы ты, как я тебе завидую!
– Что-то в последнее время ты слишком часто надо мной смеешься, – зевнул я. – Тут надо что-то менять.
– А с чего ты взял, что я над тобой смеюсь? – удивился он. – Я тебе действительно искренне завидую: мне всю жизнь приходилось просыпаться не когда хочется, а когда надо. Так что я утратил способность спать в свое удовольствие, даже когда обстоятельства этому не препятствуют. Боюсь, навсегда.
– Ничего, – утешил его я, – зато ты никогда не испытываешь дурацкое чувство вины перед всем человечеством, вскакивающим на рассвете.
Он изумленно покачал головой – дескать, вот, оказывается, какие проблемы бывают у некоторых! – а потом любезно предоставил мне информацию о местоположении ближайшего ручья. Щенки чару с веселым визгом устремились за мной, но Хэхэльф строго приказал им оставаться на месте. К моему величайшему изумлению, звери послушно прижались к голенищу его сапога. Похоже, парень оказался прирожденным дрессировщиком.
Пока я купался и бродил по лесу, разминая ноги, Дайст умудрился приготовить какую-то роскошную похлебку из дикорастущих плодов – не то суп, не то компот, поди разбери. Покончив с завтраком, мы отправились в путь.
Мои спутники с энтузиазмом грызли курмду, а посему поездка проходила в теплой дружеской атмосфере. Я, правда, не стал составлять им компанию: боялся снова растранжирить восхитительную, волшебную легкость, которая понемногу возвращалась ко мне. Теперь неземные ощущения не обрушивались на мою голову, как беспощадная штормовая волна, а заполняли меня медленно, по капле, как дождевая вода садовую бочку – поначалу незаметно, но к концу лета непременно окажется, что бочка полна до краев.
Зато Хэхэльф и Дайст сжевали столько сухого пива, что дружным хором исполнили песенку про «Муммайха из Альгана». Вынужден заметить, что их музыкальный союз отличался от дуэта Паваротти – Доминго самым невыгодным образом.
Покончив с этим эпохальным произведением, они тут же затянули следующее:
– Дом стоит, а рядом – цакка, в этой цакке стонет Цуцэл. Напоил вином хомайским дерьмоеда – перепутал! И поет об этом песню.
– Между прочим, эту песню тоже я написал, и она – про одного из слуг твоего приятеля Таонкрахта. Был там у него один дурачок, кравчий дерьмоеда, потом в лес сбежал, – лукаво сообщил мне Хэхэльф.
– А ты что, знаком с Таонкрахтом? – удивился я. – Ты мне об этом раньше не говорил.
– Да ну тебя! – отмахнулся он. – Не обязательно быть знакомым с человеком, чтобы написать хулительную застольную песню о его слуге или о нем самом. Вполне достаточно знать сплетни. Вот у нас на Халндойне есть один парень, Эрберсельф Параларда, так он вообще никогда с Халндойна не уезжал, а хулительных песен написал больше, чем любой другой. Вот послушай!
И они с Дайстом тут же затянули новый куплет:
– Дом стоит, в нем спит гурэпло, а хозяин – у соседа. Спросит Гальт у Бэтэнбальда: «Где мы?» – «Знать, у Таонкрахта!» Таонкрахт споет, что дальше.
– Видишь, Ронхул, какая песня, – сказал мне Хэхэльф. – Думаешь, Эрберсельф Параларда был лично знаком с двухголовым дружком альганского Рандана? Да ничего подобного! Просто слышал о нем в порту, и все.
