Юлия оглянулась на Хадассу, которая по–прежнему стояла на коленях возле мраморной скамьи, и чьи карие глаза были полны обеспокоенности и сострадания. Юлия прижала руку к сердцу и почувствовала невыразимую жалость. Хадасса любит ее. Вот почему Юлия так нуждается в этой рабыне. Вот почему она забрала Хадассу у матери и отца. Губы Юлии скривились в горькой ухмылке. Какая–то злая ирония была в том, что такую бескорыстную любовь к ней проявляет рабыня. Не ее родители. И не Кай.
— Ты не понимаешь, что мне приходится испытывать, Хадасса. Ты не знаешь, каково все время чувствовать себя больной и уставшей, видеть, что ты не нужна своему мужу. Что ты знаешь о той любви к мужчине, какой я люблю Кая?
Хадасса медленно встала. Она внимательно всматривалась в лицо своей хозяйки, не понимая отчаяния, которое та испытывала.
— Ты носишь в себе его ребенка.
— Ребенка, которого он не хочет, который разлучает нас. И не говори мне о том, что это благословение богов, — сердито добавила Юлия.
— Время все покажет, моя госпожа. — Неужели у Юлии нет глаз и ушей, чтобы видеть и слышать Господа и понять, что на ней благословение?
— Время ничего не изменит, — сказала Юлия. — Только усугубит положение. — Калаба была права. Она должна сама стать хозяйкой своей судьбы. Но она боялась того решения, которое приняла. Ее одолевали сомнения. Если это стало повсеместной практикой, значит ли это, что Юлия поступает правильно? А если она поступает правильно, тогда почему ее грызут сомнения?
Существуют ли вообще такие понятия, как хорошо или плохо? Разве наши поступки не продиктованы обстоятельствами? Разве счастье не является главной целью нашей жизни?
Юлии хотелось, чтобы Хадасса поняла, что она сейчас испытывает. Ей хотелось, чтобы Хадасса сказала, что все будет хорошо, что решение сделать аборт разумно. Юлии хотелось, чтобы Хадасса сказала: то, что Юлия собирается сделать, остается единственным способом вернуть их прежние отношения с Каем. Но когда Юлия посмотрела в глаза этой маленькой иудейки, она не смогла произнести ни слова. Она так и не смогла ничего сказать. В том, что Калаба считала всего лишь символом, Хадасса видела жизнь.
Но кому интересно мнение какой–то рабыни? Она ничего не знает. У нее ничего нет. Она всего лишь рабыня, одержимая своим невидимым Богом.
— Ты называешь это благословением, потому что кто–то сказал тебе, что это благословение, — сердито сказала Юлия, стараясь как–то оправдать свое решение. — Ты только повторяешь то, что слышала. Все, о чем ты поешь и о чем говоришь, — это только повторение чьих–то слов и мыслей. Разве не это ты говорила Клавдию? Цитировала свое Писание и рассказывала ему истории. Своих мыслей у тебя никогда не было. Так как ты можешь понять, через что мне предстоит пройти, какие решения я должна принять?
Резкий разговор с Хадассой не принес Юлии облегчения. Она даже почувствовала себя еще хуже.
— Я устала. Я хочу пойти в дом и отдохнуть.
— Я принесу тебе немного подогретого вина, моя госпожа.
Благородство Хадассы было для Юлии солью на свежие раны, и она ответила слепой раздражительностью:
— Не приноси мне ничего. Не нужно никому ко мне приходить. Оставьте меня все в покое!
Кай пришел домой далеко за полдень. Он пребывал в ярости, и Юлия поняла, что он снова проиграл на гонках колесниц. Его злоба нарастала до тех пор, пока Юлия не отреагировала на это злой иронией:
— Когда я была рядом с тобой, тебе всегда везло.
Кай повернулся в ее сторону и посмотрел на нее глазами, полными темной ярости.
— Твое счастье, что ты богата, моя дорогая, иначе я никогда и не посмотрел бы в твою сторону.
Его жестокие слова были подобны пощечине. Юлия с трудом смогла перенести боль обиды. Неужели это правда? Нет, это невозможно. Он просто пьян. Вот почему он и говорит так жестоко. Он всегда был жесток, когда напивался. Юлии хотелось нанести ответный удар, заставить его самого задыхаться от бессилия, но она не могла придумать для этого достаточно сильного хода. Глядя на нее, Кай улыбнулся своей холодной и насмешливой улыбкой, которая полностью ее разоружила. Он был неуязвим и прекрасно знал это.
Налив себе полный кубок вина, Кай тут же его осушил. Потеряв всякое самообладание, он швырнул свой кубок в дальний конец комнаты. Кубок с грохотом ударился во фреску с изображением веселящихся женщин и сатиров, заставив Юлию вздрогнуть.
— Надейся лучше на то, чтобы я дальше был удачливее на гонках, — сказал Кай, оставляя ее одну.
Калаба пришла ранним утром. С ней была небольшого роста римлянка в белой тоге, отороченной золотом. Ее сопровождал раб, держащий в руках зловещего вида ящик.
— Не нужно ничего бояться, Юлия, — сказала Калаба, взяв руку Юлии в свою. — Асселина в этом деле большой специалист. Она проделывала это много–много раз. — Через мраморный зал они прошли в покои Юлии. — Ее репутация безупречна, и она пользуется большим уважением среди коллег. Об аборте она написала в прошлом году большой труд, и он сейчас очень популярен. Так что не беспокойся ни о чем.
Асселина приказала одному из рабов Кая приготовить жаровню и следить за тем, чтобы в комнате было достаточно тепло. Ее раб поставил ящик на пол. Открыв его, Асселина достала из него какую–то амфору. Вылив в кубок ее содержимое, Асселина смешала его с вином и протянула Юлии.
— Выпей.
К вкусу сладкого вина примешивалась какая–то горечь.
— Все до конца, — сказала Асселина, настояв на том, чтобы Юлия выпила весь кубок, — все до капли. — Она стояла, наблюдая за Юлией, после чего взяла из ее дрожащих рук пустой кубок и отдала его рабу. — Раздевайся и ложись.
Юлию охватила паника. Калаба подошла и помогла ей.
— Все будет хорошо, — приговаривала она, помогая Юлии раздеться. — Поверь мне. Расслабься. Тебе же будет лучше.
Асселина внимательно осмотрела Юлию, что–то ввела в нее и оставила. Потом выпрямилась, вымыла руки в сосуде с водой, который держал ее раб.
— Срок у нее больше, чем ты говорила.
— Она сама не знает, — тихо сказала ей Калаба.
Асселина взяла полотенце и снова подошла к Юлии. Глядя ей в глаза, она улыбнулась. Передав полотенце рабу, она положила руку на лоб Юлии.
— Скоро, моя дорогая, почувствуешь спазмы. Это неприятное ощущение будет длиться до тех пор, пока твой организм не отторгнет зародыш. Несколько часов, не больше. — Отойдя от Юлии, она взглянула на Калабу. — На минуточку…
Стоя возле двери, они оживленно разговорились. Калаба явно была недовольна.
— Но мы так не договаривались, — донеслись ее слова до Юлии.
— Прости, но меня ждут другие, а ты настаивала, чтобы все прошло быстро. Чтобы прийти сюда, мне пришлось изменить свои планы.
Калаба вернулась к Юлии и наклонилась над ее головой.
