Она даже вздрогнула.
— В Германию? — поразившись, произнесла она. — Но как ты, мужчина, собираешься взять в такой длинный и трудный путь четырехмесячного младенца? Ты не подумал, что с ним будет? Да он же не выживет!
— Он выживет, — решительным тоном сказал Атрет. — А теперь отдай его мне.
— Он совсем маленький…
— Отдай его мне, или, клянусь всеми богами, я вырву его у тебя силой.
От крика Халев проснулся и начал плакать. Рицпа почувствовала, как его крохотные кулачки стали сжимать ее грудь. Со слезами на глазах она смотрела на Атрета и понимала, что его слова — это не пустые угрозы. Но она не могла рисковать младенцем. Развязав свою шаль, она протянула Халева ему. Ребенок заревел еще сильнее, махая ручками. Молоко у Рицпы было на подходе, усиливая ее муки.
— Он голоден.
Атрета охватила нерешительность. Его сын показался ему таким крохотным и хрупким. Он посмотрел на Рицпу и увидел, как она страдает. Слезы текли по ее щекам. Все же он протянул руки и взял мальчика. Ребенок заплакал еще сильнее.
Рицпа прижала руки к сердцу. Она неотрывно смотрела на Атрета.
— Прошу тебя, Атрет, не делай этого! — Германец никогда еще не видел в глазах женщины столько страданий.
— Убирайся, — прохрипел он.
— Прошу тебя…
— Убирайся! — закричал он, и ребенок с новой силой зашелся криком.
Не в силах смотреть на это, Рицпа отвернулась.
— Не забудь, — сказал ей Атрет, пнув в ее сторону мешочек с деньгами.
Рицпа остановилась в дверях. Подобрав деньги, она швырнула их в фонтан, глядя на Атрета сквозь слезы.
— Пусть Бог простит тебя, потому что я тебя простить не могу! — сказала она, последний раз взглянула на ребенка и вышла, не в силах больше сдерживать рыдания.
Атрет подошел к двери и следил, как она спускается по ступеням и идет через двор. Он захлопнул дверь ногой еще до того, как она дошла до ворот.
Чувствуя себя крайне неуютно, он посмотрел на раскрасневшееся личико своего сына и почувствовал минутную слабость. Он дотронулся до темных волос и гладкой щечки мальчика. Младенец весь напрягся и кричал в его руках все громче и громче.
— Кричи что есть мочи. Все равно ты мой, — грубовато произнес Атрет. — Не ее. А мой! — Он прижал сына к себе, покачивая его и ходя взад–вперед по комнате. Ребенок ревел, не переставая.
— Лагос!
Слуга появился почти мгновенно.
— Да, мой господин.
Атрет подумал, не стоял ли Лагос все это время за углом и не слышал ли каждое слово.
— Позови кормилицу.
— Да, мой господин. — Лагос никогда еще не видел своего хозяина в такой нерешительности. Сейчас, с кричащим ребенком на руках, Атрет имел довольно комический вид.
Когда слуга привел в атриум кормилицу, Атрет поторопился передать зашедшегося в крике ребенка в ее руки.
— Возьми его. Та женщина сказала, что он голоден.
Кормилица унесла его, и когда крик плачущего сына стал удаляться, Атрет вздохнул с облегчением.
Лагос увидел мешочек с деньгами в воде.
— Она не взяла их, мой господин?
— Как видишь, нет.
Лагос хотел было вынуть деньги из воды, но тут же отдернул руку, услышав окрик Атрета: «Не трогай!». По мрачному выражению лица хозяина слуга знал, что остаток дня тот проведет в тренировках.
3
Поздно ночью одна из служанок разбудила Лагоса.
— Сын Атрета не спит. Кормилица беспокоится.
Он с трудом встал и последовал за служанкой по коридору. Подходя к кухне, он уже слышал детский плач. Войдя в помещение, он увидел, как кормилица ходит взад–вперед с малышом на руках.
— Он никак не уснет и есть ничего не хочет, — сказала она, и на ее лице отразилось крайнее беспокойство.
— А я‑то чем могу тебе помочь? — парировал Лагос, явно недовольный тем, что его подняли с постели в середине ночи.
— Скажи об этом хозяину, Лагос.
— О нет. Только не это, — сказал он, категорически качая головой. — Хватит и того, что ты меня посреди ночи на ноги подняла.
— А теперь еще хочешь, чтобы я сунул голову в пасть льву. — Зевая, он почесал голову. — Да начнет он есть, когда совсем уж проголодается, — с этими словами он повернулся к двери.
За ребенка теперь отвечала кормилица.
— Ты не понял. Он ведь плачет с тех самых пор, как хозяин отдал его мне!
Лагос остановился в дверях и обернулся.
— Так долго?
— Да, в том–то все и дело. Я уже чувствую, как он у меня на руках слабеет. Если так и будет продолжаться, он вообще умрет.
— Тогда надо что–нибудь сделать!
— А я что тебе говорю? Я сделала все, что могла. Такому маленькому нужно молоко.
— А твое что, скисло, что ли? — сердито проворчал Лагос, совсем не разбирающийся в этих вопросах. Не говорить же хозяину о том, что у кормилицы вообще нет молока.
Раздраженная, женщина сердито ответила:
— С моим молоком все в порядке. Ребенку нужна его мать.
— Его мать отказалась от него, — мрачно произнес раб.
— Пилия сказала, что она стоит у ворот.
— Та женщина, которая принесла ребенка Атрету, — не его мать, — сказал Лагос, слышавший весь разговор в атриуме. — А хозяин вообще не хочет больше слышать о ней.
— О-о, — произнесла женщина и печально вздохнула. Потом она положила ребенка в колыбель, пристроенную недалеко от очага. — Значит, богам угодно, чтобы он умер. Жаль. Такой миленький мальчик.
У Лагоса все похолодело внутри.
— Ты что же, так и оставишь его там?
— Я сделала все, что могла.
Подумав о том, какие усилия предпринял Атрет, чтобы вернуть себе сына, и на какой риск он пошел при этом, Лагос решил, что нельзя так спокойно дать малышу умереть.
— Я все скажу хозяину, как только он проснется. А тебе, женщина, если ты хоть немного дорожишь своей жизнью, лучше все же попытаться сделать так, чтобы он начал есть.
* * *
Атрету не спалось. Он стоял на балконе и смотрел на освещенные луной горы.
Прошло уже десять лет, с тех пор как он последний раз вел свое племя хаттов в бой против римлян. Потерпев поражение, он был схвачен в плен и продан в лудус Капуи, а оттуда — в большой лудус Рима. Десять лет! Целая жизнь.
Жив ли кто–нибудь из его народа? Выжил ли в битве его брат, Вар? А что стало с его сестрой, Мартой, и ее мужем, Юзипием? Что стало с его матерью? Как ему хотелось вернуться домой, в Германию, и увидеть живыми хоть кого–нибудь из тех, кто был так им любим и так ему дорог. Откинувшись на диване, Атрет посмотрел наверх, на усеянное звездами небо, почти не ощущая неподвижность ночного воздуха. Ему хотелось дышать острым ароматом сосны, пить медовый эль или пиво. Он хотел сидеть с воинами на совете вокруг костра в священной роще. Он снова хотел быть в мире с самим собой.
