— Но ведь неправильно, что наказание терпишь только ты одна.
— Я тоже сначала подумала об этом, но это не так. Это не наказание. Это война. Феофил сражался против сил тьмы, которые живут в этих местах, а теперь я должна занять его место.
Фрейя побледнела и отпрянула.
Рицпа увидела, что она боится.
— Ты ведь прекрасно знаешь, о чем я говорю. По твоим глазам я вижу, что ты все понимаешь. И тебе страшно. Но я говорю тебе: любовь Христа изгоняет из нас страх, мать Фрейя. И если ты позволишь Иисусу искупить тебя, тебе больше не нужно будет ничего бояться.
— Я пришла сюда не для того, чтобы говорить о твоем Боге, — сказала Фрейя, испытав смятение от тех чувств, которые ее охватили, и подумав, что за сила заставляет ее трепетать при одном упоминании имени Иисуса. Она ухватилась за свой янтарный амулет, призванный защищать ее, чтобы этот Дух больше никогда к ней не приходил.
Никогда она еще не испытывала подобных чувств.
Рицпа с состраданием смотрела на ее мучения.
— Господь выведет на свет все, что сокрыто во тьме, и откроет помыслы человеческого сердца. — Или этой женщины. Рицпе стало интересно, причастна ли хоть в какой–то степени Фрейя к этой трагедии, и знала, что если да, то им обеим будет тяжело осознать это. — И я не могу наставить Атрета на путь убийства. И не стану этого делать. Если он даже и решится на это, то я к этому никогда не буду причастна.
Фрейя понимала, что дальше говорить с ней бесполезно. Эта молодая женщина неуклонно выполняла свою непонятную задачу. И какой бы странной она ни казалась, было видно, что она стремится защитить Атрета от самого себя, а не обидеть его. Что ж, надо только дать ей время, и она поймет, что вражда и кровная месть прочно укоренились в их жизни.
— Мне жаль, что твой друг убит, — совершенно искренне сказала Фрейя. — Он не был похож на других римлян. — Видя, как глаза Рицпы снова наполняются слезами, она пожалела, что заговорила на эту тему. — Я вовсе не хотела причинять тебе боль, Рицпа, просто я хотела посмотреть, могу ли я что–нибудь сделать, чтобы примирить вас.
— «Блаженны милостивые, ибо они помилованы будут», — тихо сказала Рицпа, и ее глаза светились любовью.
Подавив в себе слезы, Фрейя повернулась и заторопилась прочь.
— Скажи Атрету, что я люблю его, мать Фрейя, — сказала Рицпа ей вслед. — И скажи, что всегда буду любить его.
Фрейя остановилась и оглянулась. Со слезами на щеках Рицпа снова согнулась и стала пропалывать небольшие грядки в саду.
— Обязательно скажу.
Но когда она сказала ему, Атрет не захотел ее слушать:
— Даже моя мать меня предает!
Он собрал свои вещи и перебрался в дом Руда, к остальным воинам, которые еще жили холостой жизнью.
51
Аномию раздражало то обстоятельство, что ионийке уделяется столько внимания, но чувств своих она не показывала. С того дня, как был убит римлянин, она дважды собирала тайный совет, и каждый раз приходило все меньше людей. Ни разу не пришел Рольф. Когда она спросила, где он, мужчины, смеясь, отвечали, что он слишком занят своей молодой женой, но Аномия чувствовала, что дело здесь вовсе не в этом.
Рольф должен был бы стремиться к ней. Несколько раз она видела его в деревне уже после той ночи, когда на него пал жребий и она дала ему нож. Он все время избегал ее. Если он не придет к ней в ближайшие дни, придется ей самой идти к нему. Придется ради этого поступиться своей гордостью, но ей нужен нож. Его нужно вернуть в дупло священного дерева, где он хранится вместе с другими символами веры в Тиваза. И сделать это надо до наступления новолуния.
Аномия подумывала о том, чтобы при всех запугать Рольфа угрозами, но понимала, что не может этого сделать. Сделать это означало нарушить священную клятву хранить в тайне имя убийцы римлянина. Нарушив священную клятву, она неизбежно утратит доверие остальных жителей.
Но ей хотелось, чтобы этот нож снова был в ее руках.
Расстроенная, она отбросила от себя невеселые мысли. На самом деле не так все страшно. Со временем все уляжется и войдет в прежнее русло, а она получит то, чего заслуживает. Даже если ионийка назовет имя убийцы, Аномия сомневалась в том, что Атрет простит ее. Он оставался хаттом до мозга костей. Он просто не умеет прощать. При этой мысли жрица довольно улыбнулась.
Она уже одержала победу. О, если бы они только знали! Война уже почти окончена. И скоро все узнают об этом. Все. Несколько тщательно продуманных намеков, и Атрет совершит месть. Рольф умрет из–за своей ошибки. Когда Атрет убьет его, те слабеющие узы, которыми эта ионийка и ее хлипкий Бог еще держат Атрета, рухнут окончательно. Тиваз снова станет главным богом в его жизни. Атрет снова станет их вождем и будет воевать. И никто никогда больше не будет болтать среди хаттов о том, что им нужен какой–то там Спаситель или что они должны склониться перед другим Богом. Уж она об этом позаботится.
Аномия злобно рассмеялась от мысли о том, что это она — и только она — исполнила повеление Тиваза. Римлянин мертв, ионийка изгнана.
Чего еще Тиваз может хотеть от нее?
Скоро у нее будет власть, к которой она так стремится, и мужчина, которого она так жаждет. Атрет.
* * *
Еще не рассвело, когда Рицпа проснулась от стука в дверь.
— Женщина, — раздался громкий шепот. — Мы тут принесли кое–что для тебя. Лучше возьми сейчас, пока звери не утащили. — Вслед за этим она услышала топот убегающих людей.
Еще как следует не проснувшись, Рицпа встала и открыла дверь, чтобы посмотреть, кто это к ней пришел, но тех уже и след простыл. У двери лежали хлеб, сыр, кожаные мехи с вином, убитый на охоте заяц — все это на красном шерстяном одеяле. Рицпа поблагодарила Бога за еду и за добрые сердца людей, которые принесли ей все это.
«У двух из них открыты, — вспомнила она слова Феофила о том, как сердца этих людей настроены по отношению к Господу, — как, наверное, и у других».
Молились ли эти люди за нее? Она молилась за них все утро, пока разжигала огонь и жарила зайца. Кто бы это ни был, Господи, храни их в руке Своей и оберегай. Пусть их вера станет сильнее. Только сейчас Рицпа поняла, как голодна. Зеленые бобы и тыква, конечно, поддерживали ее, но новая еда не шла с овощами ни в какое сравнение.
Надо было умыться, и Рицпа направилась к реке. Она нашла то место, где всегда купала Халева. Войдя в воду прямо в одежде, она умылась и одновременно дала волю слезам. Марта очень любит Халева, да и мальчик очень любит маленькую Луизу. Он в безопасности. Эта мысль утешала ее, хотя тоска по сыну не становилась от этого слабее. Он был для нее таким же родным, как и для Атрета, и разлука с ним была для нее столь же мучительной, как если бы ее плоть разорвали на части.
Кто расскажет моему сыну о Тебе, Господи? Если Атрет не вернется к Тебе, кто научит Халева истине? Он вырастет таким, каким его воспитает Атрет, воином, привыкшим ненавидеть соседей и ссориться со своими же соплеменниками? Он станет таким же, как Рольф, Вар, Руд или сотни других? Господи, прошу Тебя, будь с ним. Сделай его человеком по сердцу Твоему. Прошу тебя, Господи.
