— Ты не его мать.
— Но я единственная мать, которую он знает.
— Все женщины, которых мне доводилось знать с того момента, как меня в цепях увезли из Германии, были шлюхами, за исключением одной. И я не вижу, чем ты отличаешься от большинства из них.
Рицпа плотнее укуталась в шаль, потому что ей стало просто холодно от того гнева, который она увидела в его глазах. И неважно, что этот человек обличал ее, по сути, совершенно ее не зная. Важно было другое.
— Халев через несколько часов проснется. Если он так и не примет кормилицу, пошли за мной кого–нибудь. Я буду за воротами.
Удивленный, Атрет смотрел, как она уходит. Нахмурившись, он слушал, как постепенно стихал звук ее шагов в коридоре. Он сел и стал смотреть на своего спящего сына, но в душе продолжал испытывать какое–то непонятное беспокойство.
* * *
Пребывая в мрачном настроении, Атрет прошел через двор, резким кивком головы приказал Галлу отойти, в сердцах рванул засов и открыл ворота. Выйдя на дорогу, он оглянулся. Вдова была там, где и обещала. Она сидела на земле, прислонившись спиной к стене. Колени она прижала к груди, голову опустила на колени и закрылась шалью, чтобы было теплее.
Рицпа проснулась в тот момент, когда тень германца упала на нее. Вдова подняла голову. Под глазами у женщины виднелись темные круги.
Атрет стоял над ней, подбоченясь.
— Кормилица снова пыталась его покормить, но опять безуспешно, — сказал он, осознавая на сей раз, что в этом есть и его вина. — Пойди, покорми его.
Рицпа заметила, что в его голосе звучал приказ, а вовсе не просьба. Вдова медленно встала, чувствуя боль во всем теле от долгого неподвижного сидения на холоде. Халев был вовсе не единственным на этой вилле, кто чувствовал голод. Рицпа ничего не ела со вчерашнего утра, с тех пор как отправилась сюда из Ефеса.
— Ты останешься здесь, — сказал ей Атрет таким тоном, что ясно было — решение уже принято, независимо от того, хочет она этого или нет. Рицпа радостно улыбнулась и помолилась про себя молитвой благодарности, идя на виллу вслед за Атретом. — Сила принесет сюда твои вещи, — добавил Атрет. — Жить ты будешь рядом с кухней. — Оглянувшись на нее, он увидел ее улыбку. — Только не думай, что это ты меня уговорила.
— Я никогда не буду считать Халева костью между двумя собаками, — сказала Рицпа, следуя за Атретом через атриум. Отсюда уже был слышен детский плач. — Просто нам всем будет лучше, если он будет со мной.
Атрет остановился и резко обернулся.
— Ты не вынесешь его за пределы этих стен.
— Я и не собираюсь этого делать. Я только хотела сказать, что будет лучше, если он вообще будет рядом со мной, чтобы я могла быть с ним и заботиться о нем.
Смутившись, Атрет опустил голову.
— Вот так и будет, — мрачно произнес он. — Довольна?
Рицпа посмотрела на его тяжелое лицо и поняла, что его гордость уязвлена. Смирив собственную, она высказала такую просьбу, от которой почувствовала себя просто нищенкой:
— Можно мне чего–нибудь поесть и попить?
Атрет приподнял брови, вспомнив, что она, должно быть, действительно голодна.
— Скажи Лагосу, что тебе нужно, и он проследит, чтобы тебе приготовили. — Тут его губы скривились в ироничной улыбке. — Гусиная печень, говядина, страусы, вино из Северной Италии? Все, что пожелаешь. Думаю, если ты захочешь чего–нибудь сверх перечисленного, это можно будет купить.
Рицпа сжала губы, удержавшись от ядовитого ответа. Всякий ответ подобного рода лишь разжег бы гнев гордого германца, а она своим языком и без того уже попортила всем нервы.
— Мне хватит хлеба, чечевицы, фруктов и разбавленного вина, мой господин. Кроме этого я ничего не буду просить.
— Пока ты будешь здесь, будешь получать один динарий в день, — сказал Атрет, спускаясь по коридору на кухню.
— Не надо мне денег…
Она осеклась, когда Атрет остановился и повернулся к ней. Наклонившись, он посмотрел на нее в упор.
— Один динарий в день, — повторил он, стиснув зубы и сверкая глазами. — Запомни, я тебя нанял. Когда мой сын перестанет быть грудным, ты отсюда уйдешь!
Но запугать Рицпу было не так просто. Пусть будет так, зато я буду с Халевом, — подумала она, снова возблагодарив Бога. Она удержалась от слез. Ее утешением оставалась теперь мысль о том, что за год еще многое может измениться, в том числе и сердце этого человека.
Атрет прищурил глаза. Когда стоявшая перед ним женщина ничего ему не ответила, он медленно выпрямился. Мужчины боялись его даже тогда, когда он не был в такой сильной ярости, однако эта женщина сейчас спокойно стояла и смотрела на него, не выказывая страха.
— Дальше ты знаешь, куда идти, — сказал Атрет, настороженно косясь на Рицпу.
Рицпа прошла мимо него и вошла в зал.
Поразившись тому, с каким достоинством она держалась, Атрет смотрел ей вслед, пока она не вошла в кухню.
Спустя несколько секунд ребенок перестал плакать.
4
Серт прислонился к двери в восточной стене виллы и улыбался, глядя издалека на Атрета.
— А он в прекрасной форме, — сказал он, наблюдая за тем, как германец бежит вниз по склону горы.
Галл хрипло засмеялся.
— Не питай иллюзий, Серт. Атрет тренируется, чтобы выбить дурь из головы.
— Да не дадут ему боги сделать это, — сказал Серт, слегка улыбнувшись. — Толпа по нему до сих пор с ума сходит. Никто еще не восхищал людей на арене так, как он.
— Забудь об этом. Он ни за что не вернется.
Иониец в ответ тихо рассмеялся:
— А ведь он скучает по арене. Просто пока не хочет в этом признаться даже самому себе, но когда–нибудь до него это дойдет.
Серт надеялся, что это случится скоро. Если же нет, ему придется подумать о том, как пробудить в германце желание вернуться, что было довольно просто, потому что гладиатор, как правило, уже не представлял себе жизни вне арены. А уж гладиатор с такой страстью и харизмой, каким был Атрет, просто был создан для зрелищ.
Серт смотрел, как Атрет бегом преодолевал последний холм на пути к вилле. Лицо германца помрачнело, едва он увидел Серта, но Серта это нисколько не смутило. Более того, он широко улыбнулся.
Перейдя на быстрый шаг, Атрет начал освобождаться от мешающей ему одежды, отшвыривая ее в сторону, и мимо Серта прошел на передний двор виллы.
— Что ты здесь делаешь, Серт? — бросил он, не останавливаясь.
Серт самым непринужденным тоном ответил:
— Да вот, пришел посмотреть, каково тебе тут, на свободе, — эти слова Серт произнес не без доли юмора в голосе. Он работал с гладиаторами уже более двадцати лет и знал, что спокойная жизнь им просто не по нутру. Однажды испытав неистовое возбуждение и близость смерти на арене, человек уже не мог оставить такую жизнь, не изменив свою природу. Серт видел, что сама природа направляла этого германца, управляла им, хотя сам Атрет этого еще не понимал. Как–то Серту довелось наблюдать, как вел себя тигр в клетке. Атрет сейчас поразительно напоминал такого тигра.
