Сила корчился от боли. Он устало смотрел на Атрета, думая о том, не собирается ли тот продолжать тренировку.
Выругавшись на своем родном языке, Атрет пнул бочку, от чего тренировочные шесты рассыпались по мраморному полу. Затем он застонал от досады и снова невнятно произнес что–то на германском наречии.
Восстановив дыхание, Сила привстал, продолжая стонать отболи. Он помолился Артемиде о том, чтобы Атрет быстрее переломал все свои шесты и не ломал больше его самого. Он увидел, как в зал вошел Лагос, и решил воспользоваться этой возможностью, чтобы избежать дальнейшего унижения.
— A-а, твой бестолковый раб наконец явился.
Атрет резко обернулся и заговорил со слугой суровым тоном:
— Почему так долго?!
Лагос вошел в гимнасий, как в клетку ко льву.
— Там было…
— Не придумывай себе оправданий. Ты нашел его?
— Да, мой господин, поздно вечером.
— И что?
— Я передал ему твое послание, мой господин.
— Что он сказал?
— Сказал, что все сделает, мой господин.
— Как только он придет, сообщи мне, — кивком головы Атрет повелел слуге уйти. Взяв полотенце с полки возле двери, он вытер лицо и шею. Потом бросил полотенце на пол и сердито посмотрел на Силу и Галла. Те ждали его приказаний. — На сегодня все, — ровным голосом сказал им Атрет. — Идите!
Оставшись в гимнасии один, Атрет опустился на скамью. Он запустил руки в волосы и опустил голову. Он дал Иоанну несколько дней на то, чтобы тот сдержал свое слово; если Иоанн ничего не сделает, Атрет разыщет апостола хоть на краю света и свернет ему шею!
Не находя себе покоя, Атрет встал и пошел через гимнасий и через бани, затем — по коридору, ведущему к задней двери виллы. Открыв ее, он пересек ровный участок земли и оказался у двери в стене. Она была открыта. Охранник, стоявший возле нее, кивнул ему головой: «Все чисто, мой господин». Аморате поблизости не было. Они часто появлялись здесь в надежде хоть одним глазком взглянуть на знаменитого гладиатора.
Атрет бегал по холмам, пока пот не потек с него ручьями. Затем он перешел на быстрый шаг и шел так, пока не достиг гребня холма, с которого открывался вид на запад. Вдалеке перед германцем раскинулся Ефес, величественный город, который, Подобно заразе, распространился по северным, южным и восточным холмам. С того места, где стоял Атрет, он мог видеть храм Артемиды, комплекс библиотек возле пристани. Слегка повернув голову в сторону, он увидел арену.
Германец нахмурился. Чувствуя одиночество, он неизменно приходил сюда, на вершину холма, и оглядывался на свое прошлое. Когда он был гладиатором, перед ним стояла ясная цель — выжить. Теперь в его жизни никакой цели не было. С утра до вечера он изводил себя тренировками — но для чего?
Он вспомнил, как Пунакс, бывший гладиатор, который стал владельцем гостиницы в Риме, сказал ему: «Твоя жизнь уже никогда не будет такой интересной и насыщенной, как сейчас, когда ты каждый день смотришь в глаза смерти». Тогда Атрет посчитал его безумцем. И вот теперь эти слова зазвучали для него по–иному. В те времена, как это ни странно, он временами даже находил радость в смертельных схватках. Выжить. Никакая другая цель не придавала ему столько ярости и такого острого ощущения смысла жизни. Выжить.
Теперь же он просто существовал. Ел, пил, тренировался. Спал. Иногда наслаждался удовольствиями с женщинами. Дни сменяли друг друга, и каждый из них оказывался пустым, никчемным.
Где–то в этом проклятом городе находился сын Атрета, и это было единственным обстоятельством, которое удерживало его в Ионии. Где–то там, за голубыми морскими просторами, лежала Италия, к северу от которой находилась его родина. Желание вернуться в Германию было настолько сильным, что у Атрета перехватило дыхание. У него было свобода. У него были деньги. Как только сын окажется с ним, здесь ему больше делать будет нечего. Он продаст виллу и сядет на первое в своей жизни судно, которое повезет его на запад.
Вернувшись на родину, он сразу начнет учить свой народ, как более эффективно сражаться против римской военной машины.
Вернувшись на виллу, Атрет приказал принести ему вина в триклиний. Пилия принесла ему поднос с фруктами. Он смотрел, как она ставила поднос перед ним на мраморный стол. Волосы у нее были распущены. Пилия посмотрела прямо ему в глаза, и в ее взгляде Атрет прочел столько надежды, страсти.
— Не хочешь ли персик, мой господин?
Юлия всегда хотела, чтобы ее окружало все красивое, в том числе и прислуживающие ей рабы. За исключением Хадассы, не отличавшейся броской красотой, все ее слуги были миловидными, как эта Пилия. Атрет оглядел рабыню. Кровь в нем взыграла. Он купил эту женщину, для того чтобы она прислуживала Юлии, но теперь она прислуживала ему.
Вспомнив тех женщин, которые приходили к нему в камеру в лудусе, Атрет дал Пилии возможность выбора.
— Хочешь служить мне? — спросил он, слегка приподняв брови.
— Да, мой господин.
— Посмотри на меня, Пилия. — Когда рабыня подняла глаза, Атрет слегка улыбнулся. — Я не хочу персик.
Пилия положила персик на поднос. Ее рука слегка дрожала, но ее темные глаза говорили о многом. Когда Атрет протянул к ней руку, Пилия тут же подошла к нему.
Он был приятно удивлен ее опытом и готовностью.
— Ты хорошо служила своему бывшему хозяину? — спросил он ее после долгого молчания.
Пилия лукаво улыбнулась.
— Именно поэтому его жена и решила меня продать!
Лицо Атрета стало каменным, и он отвернулся от нее.
Пилия, удивившись, слегка нахмурилась.
— Я тебя чем–то огорчила, мой господин?
Атрет повернулся к ней и прохладно ответил:
— Ты служишь мне очень хорошо.
Рабыня стояла в нерешительности.
— Ты хочешь, чтобы я пошла с тобой в твои покои?
— Нет.
Она удивленно заморгала.
— Нет, мой господин? — Она попыталась изобразить соблазнительную улыбку.
Атрет взглянул ей прямо в глаза:
— Можешь идти.
Пилия побледнела от его холодности и тут же отвела взгляд.
— Хорошо, мой господин, — сказала она и быстро вышла из помещения.
Атрет вытер рукавом губы, стремясь избавиться от охвативших его чувств. Взяв мехи с вином, он жадно выпил. Потом вышел из триклиния. Его шаги эхом отдавались в передней. Одиночество сжимало его, сдавливало настолько, что у него заболело сердце. Ради чего такие мучения? Ради какой–то шлюхи вроде Юлии?
Поднявшись по ступеням, Атрет вошел в свои покои. Сидя на краю постели, он продолжал попивать вино, желая напиться, — напиться настолько, чтобы впасть в забвение и заснуть без сновидений.
