Целоваться я тут ни с кем не собираюсь, в рот к себе заглядывать тоже никому не позволю, остальное — неважно. Вот когти… Они почему-то трансформировались вторыми.
Перчатки тут не помогут, остается воспитывать себя каждую минуту. Нельзя мне вспыхивать огнем, нельзя.
Какой самоконтроль у полудемонов?
Честно говоря, не очень. Но я же еще и некромант. А некроманты, у которых чувства врасхлест, долго не живут. Для нас душевное спокойствие превыше всего. Вот я и был спокоен.
Могильно спокоен.
А кто меня побеспокоит — будет упокоен. И точка.
Я терпеливый, но злой. Все стерплю, но запомню и обязательно отомщу. По высшей мерке.
У ворот города стояла длиннющая очередь. Двигалась она медленно, так что мы не стали стоять, а тронули коней и двинулись вдоль нее.
Люди…
Усталые, с запавшими щеками, в грязных и не очень штанах и рубахах, с такой безнадежностью в глазах…
— Они не живут, они выживают.
Я скашиваю глаза на Анри, но мой воспитатель только улыбается, потрепав меня по волосам, заплетенным в косу.
— Алекс, у тебя все на лице написано. А мыслей я пока не читаю. Хотя с вами начнешь…
Я показываю Анри язык.
— Не ради себя. Но ради них… люди не заслуживают, чтобы их опускали до уровня скотины…
Я киваю. Наверное…
Хотя какое мне дело до посторонних людей?
Да никакого. Перемри тут вся очередь — мне будет безразлично. Меня волнуют мои близкие — и только. А эти… А кто они мне?
Просто люди, которые загнаны жизнью… разве это правильно? Торринцы не такие, нет. С тех пор как мы поселились в замке, из графства ушла давящая тоска. Они знали, что за них есть кому заступиться, они готовы были работать и бороться за лучшую жизнь для себя и детей. А эти…
Серая хмарь.
Безнадежность.
Стражники у ворот, наоборот, выглядят достаточно сытенькими и хамоватыми. Они ощупывают корзины и обыскивают телеги, они лезут повсюду, тискают симпатичных девушек и перебрасываются наглыми шуточками. Я стискиваю зубы.
Стерплю.
Принцу полагается въезжать с герольдами, знаменами, стягами и пышной свитой. К сожалению, денег на это дядюшка мне не выслал, а потому пришлось ехать как есть. На самом обычном коне — боевого мне решили подбирать в столице, в простой одежде, да и Анри с Томом не блистают драгоценностями. К чему — в дороге?
Нас могли распознать по оружию — Анри сам заказывал бешено дорогую сталь из Теварра, но беда в том, что теваррцы специализировались на боевом оружии. Удобное, функциональное, абсолютно не красивое. Ни единого драгоценного камня на рукояти, простая акулья шкура. Очень удобно, но серый цвет не выглядит роскошным.
Зато рукоять не скользит в руке, пусть даже придется рубиться по колено в крови.
Мы медленно подъезжаем к воротам. Стражники при нашем появлении умолкают. Да, мы нищета по их меркам, мы провинциалы и ничтожества, но — дворяне. А если дворянин пожелает казнить зажравшееся быдло — у него даже проблем не будет. Это не при моем дедушке, когда такие дела разбирались и дворянин мог и головы лишиться, не-ет. Добрый Рудольф сразу сказал, что аристократы для того и поставлены, чтоб быдлом править. И правили они теперь как хотели и сколько хотели. Налоги драли несусветные, к земле прикрепляли, право первой ночи восстанавливали… Народ пока терпел.
То ли и правда — быдло?
— Мы из Торрина, — надменно бросает Анри. — Сколько?
— Так, шесть человек, шесть конёв… итого шесть серебрушек, — быстро ответствует стражник.
Анри вскидывает бровь, но не спорит. Вытягивает руку — и шесть алек медленно падают в протянутый мешок. Еще одна взлетает — и приземляется в ладонь стражника.
— Выпей за наше здоровье с друзьями после дежурства!
Судя по замаслившимся глазам стражника, на лету подхватившего подачку, — еще как! И выпьет, и напьется.
Мы трогаем коней и едем вверх по улице. За нашими спинами продолжали потрошить безответных крестьян.
— Почему? — непонимающе смотрю я на Анри. — Их же много? Сейчас навалились бы, смяли этих гнид — и все, никто ничего не разберет. Даже маги, толпа ведь… а они терпят! Когда их грабят, когда щупают их жен и дочерей — почему?!
— Это страх, Алекс.
— У них же ничего нет.
— Это для тебя — нет. А они и за эти крохи боятся.
— А почему у нас в Торрине…
— Потому что за ними — ты.
— Мы.
— А, неважно. У нас каждый маленький человек знает, что за ним стоит большой — ты, который за него и заступится. Ты же будешь отстаивать своих людей?
— Безусловно!
— Вот. А за этими никого нет. Вообще. Помни, Алекс, любой маленький человек становится сильным, когда за ним есть кто-то большой. И неважно, что помощь этого большого может быть вообще не нужна. Крестьяне и сами бы справились, но они должны знать, что за ними — кто-то есть. А иначе это не народ. А вот именно что стадо. Когда каждый только за себя.
— А за всех?
— Бог на небе, король на земле. Но Раденору не повезло. Здесь не играют ни тот ни другой…
Мне оставалось только мрачно кивнуть.
Ох, Анри. А ведь когда-то был грабителем, воякой… Мишель изменила всех, к кому прикоснулась. Таков дар огня. Он сжигает лишнее и наносное и оставляет чистой — суть. Бойца и сеньора.
* * *
Столица. Белые дома, мощенные камнем улицы, восхитительная архитектура, задуманная и исполненная одним проектом, и разящий, бросающийся в глаза контраст между особняками знати — ухоженными, цветущими — и людьми на улицах.
Нищими, с такой безнадежностью в глазах…
Вот глядя в них, я и начинаю понимать, что не могу пройти мимо. Если не я, то кто?
По праву королевской крови и рода именно я отвечаю за эту страну. И если я ничего не сделаю, мне стыдно будет предкам в глаза смотреть. Даже и демонам! Они-то уж точно не сдавались без боя!
Прекрасный королевский дворец, окруженный высокой бронзовой кованой решеткой, и неподалеку от въезда — сидящий в пыли безногий калека. Действительно безногий, просящий подаяние, уж я-то по ауре вижу. В Торрине никогда такого не было.
Стыдно. Каждый раз, как вспомню его тоскливые глаза, — стыд волнами накатывает. Я бросил в шапку перед ним несколько серебрушек — и подъехал вслед за Анри к воротам. Что я еще мог для него сделать? Чем помочь? До сих пор во рту горечь от его благодарных глаз.
— Кто?
Здесь стража была наглее и мордастее.
— Его высочество Александр Леонард Раденор со свитой. — Анри цедит слова через губу, рука поигрывает плетью. На стражника это впечатления не произвело.
