— Ты не выдержишь здесь! Он скоро это поймет! Тебе нужно бежать отсюда!
— Что? — успеваю спросить я как меня резко поднимают. Краем глаза вижу, что Робин тоже здесь. Он наблюдает за нашим поединком. Ему ничего не остается больше как просто наблюдать. И для этого есть причина… Рядом с ним стоит его отец.
Ксандер тоже пришел сюда.
Я вновь пытаюсь ударить Петро, но он вновь блокирует мой удар и легко уходит от него, обхватывая меня руками.
— Так нельзя! — слышу я крик Робина.
— Это их бой. Не вмешивайся, — советует ему Ксандер. Робу приходится умолкнуть.
— Что ты делаешь? — хриплю я, ощущая его пальцы на моей шее. Он душит меня!
— Учу повиновению! — громко сообщает всем Петро. — Когда очнешься, то не смей сюда возвращаться! Поняла?! — уже шепчет мне на ухо он. — Кивни, если поняла, Надежда! — требует он от меня.
Я киваю. В тот момент я хочу лишь одного: чтобы он отпустил мою шею и дал вдохнуть.
— Отлично! Помни, я приду за тобой и помогу. А сейчас… прости за это, — слышу я его слова, а затем хруст и мои глаза видят лишь темноту. Я отключаюсь так быстро как перегоревшая лампочка.
Кажется, кричит Робин и его отец.
Что-то изменилось…
В моей судьбе наступает новый поворот.
Глава 16
Глаза видят белый ослепляющий свет. Не сразу, но я понимаю, что нахожусь в палате больничного крыла. Мои глаза непривычны к такому яркому свету, поэтому я часто моргаю, пытаясь привыкнуть.
Пытаюсь привстать, чтобы позвать кого-нибудь на помощь, но не могу. Еще одна попытка и вновь неудача! Я не чувствую ни рук, ни ног. Паника охватывает и заполняет меня. Что произошло?!
Память услужливо подкидывает мне слова Петро и странный хруст в области шеи, затем резкая боль и все… Больше ничего!
— И она не может двигаться? Ни ноги, ни руки?! — слышу я раздраженного Ксандера.
— Да, к сожалению. Я ничего не могу поделать, — разводит руками надо мной доктор, облаченный в белоснежный халат. — Видимо из-за последнего удара у нее отказали ноги и руки.
— Ты! — уже подскакивает к Петро, который тоже тут. Он рядом и смотрит куда угодно, но не на меня. Мне не хочется ему ничего говорить, лучше прикинуться еще и глухой.
Это он виноват в моем положении. Все он! Из-за него я теперь лежу на койке и не могу пошевелиться. Надо было раньше его удавить, пока была возможность.
— Моя вина и я готов исправить свою ошибку, Ксандер.
— И ты ее исправишь! — тычет ему обезумевший Ксандер. Он едва не плюется от злости. — Ты хоть понимаешь, что она — это мой главный козырь во всей борьбе?! И что делаешь ты? А?! Ты — единственный, кто может ее легко уничтожить — берешь и отключаешь ей ноги и руки! Урод!
Я легко могу видеть, чего стоит Петро не убить Ксандера на месте. Он сдерживает себя и коротко произносит:
— Я виноват, Ксандер.
— Извините, что вмешиваюсь, но ее надо везти в главный госпиталь вашего гетто, иначе она будет бесполезна, — встревает как нельзя кстати доктор.
— Уверен?
— К сожалению, — кивает ему тот.
— Я отвезу ее, — вызывается Петро.
Нет, только не он! Кажется, он всерьез решил меня добить. Я закрываю глаза и издаю стон.
— Ее нужно быстрее доставить туда, пока все еще можно исправить.
— Хорошо, — соглашается Ксандер. — подготовь вертолет, Петро.
— Слушаюсь, — кивает ему хладный.
Они выходят и оставляют меня одну. Мне остается только лежать и ждать.
Робин появляется неожиданно.
— Надежда, — садится он передо мной на стул. — ты слышишь меня?
— Слышу. Зачем ты здесь?
— Я слышал о той трагедии, что случилось и решил зайти, чтобы проверить как ты.
— Не нужно. — и это правда. Если он еще скажет что-нибудь, что я расплачусь. — Уходи отсюда, Роб. Со мной все уже давно решено.
— О чем ты?
— Я никогда не смогу жить спокойно: без преследователей, погони и денежного вознаграждения за мою поимку. Я словно зверек, у которого редкая и ценная шкурка. Но как только эта шкурка оказалась испорчена, то и зверек отправился на свалку.
— Тебя вылечат. Отец сказал, что отправит тебя в больницу. Петро тебя отвезет, — пытается заставить меня поверить в ту чушь, в которую он поверил сам.
— Возможно, меня и отвезут, но явно не в больницу. На свалку… и мне уже все равно. Иди, — я не могу перевернуться, но глаза…
Я молчу, но Робин не спешит уходить.
— Уйди, — не выдерживаю я.
— Ты так и не смогла простить меня.
— Робин, уходи.
Кажется, он прав. И я сглатываю комок, который застрял у меня в горле. Я едва сдерживаю рыдания.
— Ты не слышал, что она тебе сказала? — басит Петро.
— Ты зачем здесь?
— Из-за нее, — подходит он ко мне и быстро подхватывает меня на руки. Мне приходится подчиниться; я просто не могу сейчас сопротивляться.
* * *
Шум винтов раздражает и оглушает мои уши. В нос и рот залетают частицы пыли. На зубах чувствуется противный скрежет. Петро несет меня к машине, чтобы через несколько минут подняться в воздух и долететь до больницы.
— Ты меня слышишь? — спрашивает он меня, пока мы еще не сели внутрь кабины.
— Да.
— Тогда, слушай внимательно и запоминай. Когда мы пролетим лес и окажемся над пустыней, то ты должна будешь довериться мне и делать все как я тебе скажу. Это твой, да и мой, единственный шанс уйти отсюда.
— Что ты хочешь этим сказать? Ты еще придумал какие-то издевательства надо мной?! Но могу заверить, мне без разницы: мои ноги и руки бесчувственны и меня вряд ли можно поставить на ноги.
— Плохо же ты думаешь о тех, кто был создан в научных лабораториях! — говорит он мне. Наши голоса не слышны из-за шума, но мы можем слышать друг друга. Этим Петро и пользуется.
— О чем ты?
— О том, что нажав нужные точки на твоем теле, можно как выключить, так и включить ноги и руки. Теперь дошло, наконец?
— Ты… ты… не может этого быть! — теряю я нить связанной речи. Все мысли путаются, мешая друг другу.
— Ты специально все это сделал?
— Считай, что я знаю, чем грозит всем твое появление подле Ксандера!
— Я не собиралась работать на него, — спорю я с этим огромным и сильным хладным. Он лишь крепче сжимает меня в своих руках и шепчет на ухо:
— Но работала бы, поставь он на весы тех, кого ты любишь.
