Когда ты ни к кому не привязан, то и боль от потери будет ни такой сильной и долгой. Но все это лишь самообман. Семья навсегда в твоем сердце и тетя это доказывает, оставаясь вместе со мной и бабушкой в доме, который она уже давно перестала считать своим.
— Не стоит так расстраиваться, красавица, — баюкающим голосом сообщает мне бабушка, когда я кладу голову ей на колени. Ноги подбираю под себя и укладываюсь удобно на диван. — Все не так страшно, как расписала Ванесса.
— Не так, мама?! А как? — слышит ее из кухни тетя. Дом не такой уж и большой, чтобы можно было спрятаться ото всех и побыть наедине с собой. Даже наше жилище с отцом превосходит его. Немного, но больше.
— Хватит стращать Надежду, Несс!
— Не зови меня так! Так могла меня звать лишь…
— Прости, я забыла. Ты так давно не была дома, — затухнувшим голосом сообщает ей бабушка.
— Мама?
— Да, красавица. Так звала ее лишь твоя мама. Для Ванессы она была всем.
— Верно, — выходит из кухни тетя. В ее руках поднос с тремя чашками. Они большие и глубокие. Кажется, что в каждую вместиться литр чая. Над ними колышется белый пар и разносит приятный аромат. Он немного терпкий, но вкусный. — Вив была для меня всем. Она подарила мне жизнь, когда спасала от хладный в их поселении. Она сделала все, что от нее зависело, чтобы я вернулась домой живой и невредимой. Так, что да, она была для меня всем и осталась. Никто не займет ее место.
Мне приятно слышать такие слова о моей матери, но коляет сердце признание тети о хладных.
Да, может они и не все были человечные. Но те, кого знал мой отец и моя мать, были лучше некоторых людей и заслуживали жизни больше, чем они. Но все они давно убиты. Уничтожены. И их уже не вернуть.
— Что мне теперь делать, бабуль? — спрашиваю я ее полушепотом. Почему-то, я думаю, что знаю вариант тети и он мне не нравится. Она слышит нас и успевает ответить вместо бабушки:
— Уходить. И уходить навсегда.
Она возвращается в гостиную. Ее руки все еще мокрые. Она мыла тарелки и не успела их вытереть.
— И оставить вас? Навсегда?
— Да. Оставить. Навсегда, — режет мне ножом по сердцу тетя.
— Нет. Я так не хочу.
— А как ты хочешь?! — резко усаживается она рядом со мной. Бабушка пытается ее успокоить, но тетю несет дальше.
— Быть рядом с семьей.
— Думаешь, ты вывезешь эту тяжесть?!
— Думаю…
— Жаль, что ты так мало думаешь, Надежда. Моя сестра рисковала своей жизнью, чтобы дать ее тебе не ради того, чтобы ты так бездумно отдала ее из-за своей прихоти.
Эмоции зашкаливают.
На дворе ночь и, по словам бабушки, нужно говорить тише. Даже передвигаться не так резко. Мы с тетей Несс слушаемся, несмотря на наше противостояние.
Мы сидим в разных концах комнаты и дуемся друг на друга.
— Ты должна уйти!
— Нет.
— Ни нет, а да! Да, Надежда!
— Нет!
— Надежда! Ты должна слушать меня! Я — твоя тетя!
— А я твоя племянница, а не посторонний человек! — мы обмениваемся взаимными комплиментами. Бабушке остается лишь охать на наши препирания.
Мы умолкаем. Нам больше нечего друг другу сказать.
— Может, мы уже пойдем спать? — боязливо задает вопрос нам бабушка.
— Я хочу спать, — пожимаю я плечами и показно зеваю, показывая, что разговор окончен и решение не принято.
— Надежда…! — вскакивает вслед за мной тетя. Меня это начинает раздражать.
Не ведая, что я вытворяю, я со всего размаху впечатываю в стенку кулак:
— Хватит считать меня маленькой! Я хочу отомстить за родителей! У них забрали их счастье! И я заберу то, дороже всего! Понятно?!
Я вижу глаза моих родных. Да и сама я в легком шоке. Еще никогда я не чувствовала в себе такой силы. Видимо, она спала. Но сейчас активировалась. Это пугает.
— Надежда! — бежит ко мне бабушка, всплескивая руками. В ее голосе неподдельный ужас. — Что же ты наделала?! У тебя кровь!
Я вижу, что на моих костяшках течет кровь и сетка мелких ссадин о старую штукатурку. Руки окрашены в белила.
Разглядываю руку… Кровь есть, но боль чувствуется очень и очень слабо. Я словно наблюдаю со стороны и мои ранки на коже не совсем мои.
— Господи, тебе нужно обработать твои раны и немедленно! — ведет меня на кухню к аптечке бабушка. Тетя молча следует за нами.
— Ты беспокоишься о ее ранах, но не беспокоишься о том, что она едва не проломила своей рукой стену. Не беспокоит?
Бабушка замирает. Ее наполняет понимание произошедшего.
— Вам страшно? — выдираю я свою руку. Мне становится больно.
Молчание… Оно давит все сильнее и сильнее.
Я разворачиваюсь, чтобы уйти. Уйти из дома. Навсегда. Как и просили меня.
Бьет сильнее всего, что никто не останавливает.
Я выхожу на задний двор. На улице сейчас опасно показываться. Там патруль. Они из тех, кто не спрашивают. Они из тех, кто действуют.
Успеваю сделать два шага от крыльца, когда нагоняет Ванесса.
— Ты не поняла нас, Надежда.
— Не надо. Я все поняла… по крайней мере, пытаюсь понять. Вам страшно, что я — хладная и это нормально.
— Нет, все не так.
— А как?!
— Ты не хладная.
— Хладная!
— Нет. Надежда, твоя мама — человек.
— Но отец — хладный! И знаешь, что тетя?
Она не отвечает.
Я решаю ответить и без ее слов. Мне нужно, чтобы она знала.
— И я горжусь этим. Мой отец — самый лучший.
— Никто и не спорит. Он лучший. Благодаря ему, мы выжили с сестрой в тех обстоятельствах. Я жива до сих пор… благодаря ему. Но это не меняет сути.
— Сути чего? Того, что я не такая как вы все?!
— Нет. Мы боимся за тебя.
— О чем ты?!
— Если ты сейчас можешь такое творить, то, что будет, когда ты покажешь свою силу при других? Думаешь, что они не поймут кто ты?
— Тетя…
— Я говорю тебе уйти не потому, что боюсь или стесняюсь тебя. Нет. Я лишь хочу сохранить тебе жизнь, как хотела ее сохранить тебе сестра. И все.
— Ясно.
— Надежда!
— Мне надо идти. До рассвета осталось мало времени. Не хочу, чтобы вас видели вместе со мной.
Больше я не хочу, да и не могу слышать ее слова о моей безопасности.
Через невысокое ограждение перепрыгнуть мне не составляет труда. Дальше там чужой участок, а после уже дорога на завод и развилка в центр. Именно туда я и держу свой путь.
