Алешка до осени не вернется.
Я здесь практически одна.
Я выстою. Богом клянусь – я справлюсь!
– Сонюшка!!!
Софья вздохнула и крепко обняла за плечи царицу. Та хоть и стояла на ногах, но видно было, что ее чем-то дурманным опоили. И сзади ее поддерживали Софьины девушки, серьезно глядя на царевну – ладно ли?
– Любавушка, ты в порядке? Володя как?
– Сонюшка, Алеша умер…
Софья, насколько могла, мягко отстранила царицу от себя.
– Я знаю, маленькая. Мне тоже плохо и больно.
– А… там что?
– Там все в порядке. Покричали и разошлись. – Софья даже попробовала улыбнуться. Получилось.
Правда, глаза оставались заледеневшими, но до того ли было сейчас вдовой царице?
– А…
– Любавушка, милая, послушай меня. Ты сейчас должна сделать то, чего от тебя хотел бы муж. Больше всего на свете.
На заплаканном личике изобразилось внимание.
– Ты сейчас идешь к Володеньке и остаешься с ним. Ты не можешь бросить сына. И не можешь потерять ребенка. Ты поняла?
– Сонюшка…
– Ты же не хочешь предать мужа?
Любава замотала головой.
– Вот и чудненько. Иди к ребенку и не думай ни о чем плохом. Я здесь, я рядом, а значит, с вами ничего страшного не случится. Все будет хорошо.
– А ты…
– А я сейчас дела улажу и приду.
Любава кивнула. Софья бросила взгляд на девушек за ее спиной и поманила пальцем Феню.
– Чуть что – к Блюментросту. Казаков пришлю для охраны и чтобы никто и ничто… Всех в шею гнать, кроме меня и царевен!
Феня кивнула. Усмехнулась:
– Вовремя вы, государыня. Они б нас растерзали…
Своим девушкам Софья такие вольности спускала.
– Да и вы не подвели. Умницы, девочки. Благодарю за службу!
Признательные взгляды стали ей ответами. Она не говорила о награде, ни к чему. Девочки без того знали, что их не оставят милостями. И Софья продолжила путь.
Перед дверью на миг замешкалась, а потом толкнула ее – и вошла.
Да, там они и были. Бояре, ближники, даже Милославские вылезли, как только опасность миновала. И Иван кинулся к царевне:
– Племянница…
Софью так и потянуло повторить подвиг. То есть – камчой бы ему по наглой морде, и посильнее, и пожестче. Нельзя…
Здесь и сейчас другая драка будет, не руками. Словами придется.
– Почему царицу одну бросили? – волчицей зарычала девушка. – Народ шумит, бунтует, а на крыльцо только Ордин-Нащокин вышел? Только он один не предал?
Милославский отшатнулся, упал на колени.
– Не вели казнить, государыня!
Софью вдруг посетило чувство дежавю. Хоть и не похож был Иван на обаятельного Жоржа! Ей-ей, еще минута – и она бы себя почувствовала Буншей. «Ты что же, сукин сын, самозванец, делаешь? Казенное добро разбазариваешь?»
И это помогло ей взять себя в руки. Шла сюда – кипела от гнева, боялась рот открыть – такого бы наговорила, что держись. А сейчас заулыбалась. Чуть отпустило.
– Значит, так, бояре. Пока мой брат не вернется – я никому бунтовать не дам. Кто из вас Хованскому споспешествовал, я еще разберусь. Одно обещаю твердо – невинные не пострадают. Ежели кто мне захочет на виновников намекнуть – выслушаю. Кто недруга своего огульно оговорит – казню. И ежели думаете, что я не разберусь… думайте… Государя похоронят, как и положено, в Архангельском соборе. А сейчас все вон отсюда. Пока во всем не разберусь, дворца никому не покидать. А ежели уйдет кто – посчитаю изменником и казню сегодня же.
Бояре чуть поворчали, но комнату очистили. Поняли, что сейчас сила не на их стороне. Да и то сказать – если б полыхнуло…
Не один ведь раз уже вспыхивало, хорошо всем были памятны последних лет бунты, один Медный чего стоил…
Софья подошла к телу отца. Посмотрела грустно. Духовник молился рядом.
– Государыня?
Софья сделала жест рукой. Мол, не обращай на меня внимания. А сама – смотрела.
Как же люди меняются после смерти. Вот он жил, говорил, двигался… а сейчас его – нет. Вообще. И нигде не будет.
Но она – есть. И она обязана дождаться брата.
Софья перекрестилась, опустилась на колени у тела отца. И вдруг ей пришла в голову простая мысль.
Именно сейчас она… может… Может стать императрицей.
У нее есть войска, есть верные люди, есть… да много чего есть. Она может и захватить власть, и удержать ее…
И править долго. Почти как Елизавета Английская. Братья и сестры ей не помеха. Алексей?
Даже если он и вернется… да кто сказал, что на него нет ни яда, ни клинка? Милославские ее поддержат, Стрешневы, Морозовы, да много кто – всех перечислять до завтра достанет.
Она может и сесть, и удержаться, и править.
Власть.
А… зачем?
Софья чуть улыбнулась, произнося слова молитвы. Губы действовали сами, независимо от разума.
Вот для чего ей эта власть? Власть одинокая, несчастная и ненужная, по большому-то счету? Чтобы жить, как захочется? Так она жить в любом случае не сможет. Над царем столько всего властно – даже Елизавета так и осталась королевой-девственницей, зная, что замужество лишит ее если и не всех прав, то очень многого.
Чтобы править?
Власть ради власти? Бесплодная власть?
Наверное, кто-то скажет, что это наслаждение. Управлять чужими судьбами, чувствовать себя Богом… Как же это жалко…
Софья усмехнулась еще раз.
Власть ради самой власти бесплодна, как бриллианты в пустыне. Они там просто не нужны. Там другая ценность – вода. А для нее…
Она никогда не зарабатывала деньги ради денег, не искала власти ради власти. Она всегда старалась ради чего-то еще. В девяностые – это был азарт, веселье схватки, игра ума, состязание, победа. Но мало того – она боролась за достойную жизнь для своей семьи. Боролась вместе с мужем. Это – иное.
Сейчас же… она делала все, чтобы не оказаться в клетке. Воспитывала брата, строила, учила, искала, развивала… но ведь не ради пустой власти?
Нет. Ради родных и любимых. Тех, кто таковыми стал за эти годы.
Ей один шаг до власти. И эта власть ей просто не нужна.
Софья договорила молитву, перекрестилась и поднялась с колен.
– Делайте, что должно.
– Похороны…
– Я все устрою.
Софья еще не знала как, но она наведет тут порядок. Все двери перекрыты людьми Гордона и Володыевского, змея не проскользнет – и не выскользнет. А значит, стоит начать с допроса господина Хованского. Хоть узнать, кого еще хватать.
