После поражения в Крыму вместе с остатками Белой армии Слащев со своей двадцатилетней женой Ниной Нечволодовой оказался на окраине Константинополя. Поселился он в хибарке, сколоченной из досок, фанеры и жести. Но отсутствие подобающего высокому чину быта его не смущало. Генерал стал выращивать овощи и торговать ими на рынках города. В редкие часы отдыха внимательно просматривал прессу. Его одинаково проклинали и красные, и белые, сторонились союзники. Верность сохранили лишь несколько офицеров штаба. А тут еще в руки к генералу попал текст соглашения Врангеля с Антантой. Слащев не счел для себя возможным промолчать. «Красные – мои враги, но они сделали главное – мое дело: возродили великую Россию! А как они ее назвали – мне на это плевать!» — заявил он. Это произвело эффект разорвавшейся бомбы.
Все знали, что Яков Александрович несдержан на язык и в запале способен оскорбить кого угодно, но чтобы признать большевизм! В одночасье померкли даже ставшие к тому моменту легендарными его характеристики окружения барона Врангеля – «тыловая слякоть», «паразиты морального сыпняка» и «трусливая штабная сволочь». От Слащева мгновенно отвернулась вся русская эмиграция, он был разжалован в рядовые. Но ему и дела до этого не было, поскольку и не собирался признавать приказ Врангеля и подчиняться ему.
Между тем высказывание Слащева очень скоро стало известно в Москве. Ответный ход сделал лично председатель ВЧК Феликс Дзержинский. На заседании Политбюро он потребовал включить в повестку дня вопрос о приглашении бывшего генерала Слащева на службу в Красную Армию. Мнения лидеров большевиков разделились. Против выступили Зиновьев, Бухарин и Рыков. А вот «за», что гораздо важнее, – Каменев, Сталин и Ворошилов. Их голоса значили много больше. Воздержавшийся был всего один – Ленин. В результате в ноябре 1921 года на итальянском пароходе «Жан» Слащев со своим окружением прибыл в Севастополь.
Советская Россия высоко оценила неожиданный поступок Слащева. Чуть позже его примеру последовали бывшие белые генералы Клочков, Зеленин, Доставалов, полковники Житкевич, Оржаневский, Климович и Лялин. Все они получили в Рабоче-крестьянской красной армии высокие командно-преподавательские должности, свободно выступали в дискуссиях по истории Гражданской войны. В 1922 году Слащев собственноручно написал обращение к офицерам бывшей Белой гвардии, находившимся в эмиграции. Призывал последовать его примеру и вернуться на Родину. За это руководители Русского Обще-Воинского союза заочно приговорили его как изменника к смертной казни, которую так никто и не привел в исполнение. Узнав об этом, бывший генерал Добровольческой армии разразился очередной статьей: «Они – наши враги, и пусть же не опираются на верность Родине, в глазах пролетариата они – наемники капитала. В глазах всех честных людей, вдохновляющихся до сих пор отжившим свой век лозунгом “за Отечество”, они нанятые иностранцами предатели этого Отечества».
К концу 1923 года Слащев закончил писать свои воспоминания. Он так спешил, что не только не удосужился просмотреть документы, но, кажется, даже ни разу не перечитал написанного. Похоже, конечный результат его интересовал мало. Важен был сам факт. Книга «Крым в 1920 году» получилась стилистически довольно неряшливой. Современники считали, что работе над мемуарами мешала прежде всего преподавательская деятельность генерала. Он параллельно читал лекции по тактике на курсах усовершенствования командного состава РККА, и времени для того, чтобы все сделать качественно, разумеется, не хватило.
Но вот что интересно. Как признавался сам Слащев, своей службой на курсах он тяготился. Генерал усиленно стремился получить обещанный ему лично Дзержинским корпус. Каждый год он писал десятки рапортов с просьбой перевести его в действующую армию. И каждый раз не получал ответа. Нормальная практика того времени. В его служебной характеристике появилась такая запись: «К работе стал относиться несколько небрежно, рвется в строй, не интересуется происходящим на курсах». Однако это не мешало генералу близко общаться со слушателями, задерживаться после лекций и устраивать на своей квартире семинары по истории Гражданской войны. Уже потом, после смерти Слащева, один из его учеников, полковник Харламов, так отозвался об этих дополнительных занятиях: «Уж больно много водки там выпивалось». Опять же. ничего удивительного. О привычках Слащева знал каждый житель Крыма, и едва ли они претерпели серьезное изменение после переезда в красную Москву.
Но это свидетельство не выглядит убедительным хотя бы потому, что руководство курсов тяготилось белым генералом не меньше, чем он своей службой. А между тем никто и никогда не писал рапортов об алкоголизме Слащева. Генерал и без этого доставлял много хлопот своему начальству. Весьма показателен такой случай: однажды Слащев в присутствии Буденного заявил о безграмотности командования в ходе войны с Польшей.
В ответ легендарный красный кавалерист вскочил, выхватил пистолет и несколько раз выстрелил в сторону бывшего белого генерала, но не попал. Слащев подошел к нему и назидательно произнес: «Как вы стреляете, так вы и воевали». Через несколько дней, давая объяснение своему поведению, виновник скандала заметил: «Все знают, как изменилась моя идеология и что я не верю в лиц, стоящих во главе белых. Я всегда защищал честь России. В большинстве случаев разбит раньше всего бывает начальник, и дело его – всех сохранить от нравственного поражения. А этого сделано не было».
Долго так, разумеется, продолжаться не могло. В стране медленно, но верно наступала другая эпоха. 11 января 1929 года красный командир Слащев был в упор застрелен троцкистом Коленбергом. Убийца сразу заявил, что отомстил за своего брата, повешенного в Крыму. По первой версии, чтобы осуществить задуманное, он, дескать, начал брать уроки у генерала. Но вряд ли Яков Александрович стал бы читать на дому лекции по тактике совершенно незнакомому человеку, который к тому же страдал психическими отклонениями и дважды был уволен из армии. Поверить в это было сложно.
Тогда появилась вторая версия: убийца не знал Слащева в лицо, и, оказавшись у того в квартире, счел необходимым удостовериться, кто же перед ним находится. Но и это весьма сомнительно, так как узнать домашний адрес генерала в то время было трудно, если вообще возможно. Когда же Коленберга неожиданно для всех выпустили на свободу, сомнений почти не осталось. По крайней мере, у ветеранов Белого движения. «Генерал убит красными, в этом не может быть никаких сомнений. Кто поверит в непричастность большевиков?» – так отозвался о трагедии в Москве эмигрантский журнал «Часовой».
Но вернемся в последние дни Белого движения на родной земле. Впоследствии эвакуацию Белой армии из Крыма, как, впрочем, и всю Гражданскую войну, в значительной степени исказили советские историки. На самом деле никакой паники и беспорядочного бегства не было и в помине. По воспоминаниям многочисленных очевидцев и участников тех событий, исход армии и мирного населения проводился спокойно и организованно. Порядок поддерживался воинскими командами, которым было приказано любыми мерами пресекать бесчинства.
В реальности героя Владимира Высоцкого из фильма «Служили два товарища», силой прокладывавшего себе путь с конем на пароход, немедленно расстреляли бы прямо возле трапа. Но, несмотря на почти идеальную подготовку великого исхода, вывезти всех желающих было невозможно. Тут-то многие начали колебаться: покидать Родину или признать большевиков? Среди обывателей стали появляться оптимистичные слухи. Дескать, победившим в Гражданской войне большевикам надо будет начинать налаживать международные связи, и поэтому от репрессий они воздержатся.
