В гостиной весело. Тетушка Меди пытается утихомирить дочь, та пытается дотянуться до Иннис, одна Иней ничего не пытается. Просто поглядывает нехорошими глазами на вазу с цветами. Ну да, водичка там холодная.
Кстати — хорошая идея.
Беру Тирриму за шкирку покрепче и тащу во двор. Там, на заднем дворе, было корыто с холодной водой. За день она согревается и ей удобно мыть посуду. Так вот.
Пока она не успела нагреться….
Через десять мнут мы в том же составе собираемся в гостиной.
Тиррима крепко завернута в одеяло, я внимательно смотрю на тетушку Меди, Иней заваривает успокаивающие травы — все при деле.
— Тетушка?
— Сам видишь, Алекс. Дочь. Зять. Семейные отношения. Мне не понять их глубины и просветленности.
— А подробности можно?
Можно, конечно. Муж тетушки Меди не то, чтобы был богатым, но не бедствовал. Деньги у них были, было свое дело, которым сейчас заправлял сын, было бы и богатство, но вмешалась маленькая слабость. Что тетушка, что ее муж любили фарфор династии Иррали.
Я уважительно кивнул.
Да уж. Сейчас секрет утрачен, к сожалению. А стоит только посмотреть на эти почти прозрачные чашечки, статуэтки, которые готовы оторваться от полки шкафа и взлететь…
Очень красиво.
Очень редко и дорого.
Но я вроде бы…
— Когда у Риммы началось вот это… я все отдала на хранение.
— Мама!!!
Я даже не рявкаю — просто смотрю. Девица затыкается и изображает из себя чучело совы. Когда она молчит, становится даже симпатичной. Волосы длинные, глаза голубые… и что она нашла в том борове? Ладно, послушаем…
История оказывается проста. Брат в другом городе ведет дела, мать справляется с домом, а дочь…
Каждая порядочная девушка должна ходить в Храм, вот она и ходила. А там ее свели с этим типом. Мягко, ненавязчиво, как храмовники это умеют, дитя, мое, ну погляди, такой парень по тебе сохнет…
Ага, где другой сдохнет — этот и не просохнет! Выдающаяся личность!
До тридцати лет вино пил, потом надоело по канавам валяться, решил, что можно Богу послужить — и пошел. А чего б не пойти?
Кормят, поят, а молитвы бубнить… дело житейское. Научится.
Дома нет (не заработал), родителей нет (выгнали, поняв, что вместо сына получили свина), жены нет (раньше такой дуры не находилось), детей нет (и быть не может, отморозил все, пока пьяным в луже болтался). Потрясающий человек!
Зато Тирриме это преподается совершенно иначе.
Дитя, ты же понимаешь, что человек с тонкой и чувствительной душой, столкнувшись с несправедливостью жизни, может и не удержаться. И да — его некому было поддержать, некому было помочь ему, протянуть руку, понять, дать хороший совет…
И скромно умалчивается о том, что Муся — оно же Мирустан, бухал как свинья, приползал домой на рогах и лупил мать. И отца.
Вырос‑то не в родителей, один весит больше, чем они вместе взятые.
А у них еще шестеро детей. И их надо кормит, растить, поднимать, а не заставлять вот на это любоваться. Тетушка Меди точно знала, она к ним ходила, когда Тири увлеклась вот этим….
Поняв, что в человека вот это не превратить, и магия тут не поможет, она сработает только если человек сам желает что‑то изменить в своей жизни, родители просто выгнали его из дома. По всей форме, с отречением у градоправителя, вызовом стражи — и так несколько раз, пока не дошло до молодчика, что сюда лучше не ходить.
Он бы, может и поломался, но начальник стражи вошел в положение его родителей. Простые ж трудяги, так вот… в семье не без урода. После правильно проведенной воспитательной работы, в которой жертвами пали три оглобли, несколько поленьев и два широких кожаных ремня, Муся забыл дорогу к родительскому дому.
Дошло, видимо.
Зато нашел дорогу в Храм.
И теперь страдала тетушка Меди. Зато дочь была счастлива. Вот, мы живем довольные и счастливые, а ты ничего не понимаешь.
Конечно, куда уж родителям, у них сердце не болит, им плохо не бывает…
М — да. Была б это моя дочь — порол бы я ее, поганку….
— А чего сейчас прибежала?
А вот так вот. Жена да убоится мужа своего? А чего может бояться человек?
Муся искренне боялся воспитательных люлей. Полагая, что все боятся одного и того же, жену он также учил воспитательными кулаками. И в этот раз слишком увлекся. Нет, по лицу не бил, все синяки на теле.
Показать?
Девушке сие невмест…
Под моим многообещающим взглядом Тиррима продемонстрировала черно — синюю роспись спины. Я скрипнул зубами.
Вот урод.
И чего тянем? Разойтись с ним — и все тут!
Нет?
Не понял…
Действительно, где мне, убогому! Муся же бедный, несчастный и вообще — без Тирримы просто пропадет.
Иннис глубоко вздохнула. До этой поры она помалкивала, но тут ее прорвало.
— Конечно, пропадет! А то как же! Ты кем себя считаешь, дурища?! Светлым сияющим!? Что можешь человека исправить?! Дорвалась до воспитательного зуда?! Как из козла не выкроишь коровы, так из Муси мужчины не получится. Был скотиной, ей и останется!
Тиррима попыталась вякнуть что‑то на тему — сама дура, но вид у Иней был такой… да и я смотрел не добрее. И — прикидывал.
— Значит так. Завтра идешь в Храм и требуешь, чтобы вас развели. Поняла? В качестве доказательства покажешь свою спину. А сейчас — спать.
— Но я…
— Инни, завари сон — траву?
— Да, Алекс.
Не хочется, конечно, связываться с Храмом, но если что — я этого Мусю Ак — Квиру скормлю. Авось, не побрезгует… в качестве дружеской услуги?
Твою ж!
Про бандитов забыл! Надо хоть сегодня сходить, найти их…
* * *
До вечера дом посещают Линтор со стражниками, который вежливо расспрашивает и Иннис и тетушку. Девушка отвечает ему честно, что как было — и получает в награду шокирующее известие. Как оказалось, Мирон с самого начала подозревал о ее происхождении.
Вот как увидел.
Внешность у Андаго очень уж нехарактерная для риолонцев, они, в основном, светленькие, а если и темные, то не до воронова крыла. А Иннис уж очень своеобразна…
Сначала Мирон подозревал, что Иннис — бастард Андаго, но потом навел справки. Дня так за два. И поняв, кто ему попался, повел осаду. Не верите? Вот письма, читайте сами. Правда, до конца он был не уверен, быстро‑то подробных справок не наведешь.
А уж когда наткнулся на Сидона, вообще обрадовался. Теперь его подозрения точно подтвердились, и Иннис нужно было брать.
