— Сказали, воротятся не прежде, чем выпадет первый
снег. Уж больно по нраву борзые пришлись!
— А, будь неладен этот де Лириа! — простонал
Андрей Иваныч. — То на все готов, чтобы заставить государя отвлечься от
здешних забав и воротиться в Петербург, то нарочно понуждает его к пустому
времяпрепровождению! Это же надо было додуматься: из самой Англии выписать двух
борзых для презента молодому императору! И это прекрасно зная, как его
величество увлечен охотой! А между тем сказано в Писании: не искушай малых сих.
Чертов испанец!
— Скорее чертов англичанин, — усмехнулся высокий,
с грубоватым, умным лицом человек, сидевший напротив Остермана и представленный
Лопухину как Джеймс Кейт.
После этой реплики Степан Васильевич тоже не смог не
улыбнуться, потому что Джеймс Кейт и сам был англичанином, хотя прибыл из
Испании, подобно герцогу де Лириа. Впрочем, тут имелись свои тонкости.
Английский консул Клавдий Рондо, находившийся в Кронштадте, глаз не спускал с
Кейта все то время, пока он жил у адмирала Гордона. Ведь консул Рондо был
приверженцем законной британской королевской власти, монархии протестантов, а
Кейт являлся сторонником католика, свергнутого и умершего в изгнании принца
Иакова II, родственником и тоже приверженцем коего был герцог де Лириа. Таких,
как Кейт, называли якобитами. Посещая Россию, все заезжие якобиты считали своим
долгом непременно посетить дом Патрика Гордона-младшего, такого же ярого
католика, каким был его отец, знаменитый адмирал Гордон, верный сотрудник Петра
Первого. Изгнанные из Англии якобиты-католики нашли приют и покровительство в
Испании, чему ярчайшим примером был тот же де Лириа. Однако Кейт, ратуя за
возвращение престола претенденту (так англичане называли изгнанного короля
Иакова II Стюарта, а потом и его сына, Иакова III, жившего теперь в Италии), в
то же время являлся убежденным протестантом, отчего и не мог устроиться на
королевскую службу в католической Испании, а принужден был искать своей доли в
России, равно доброй ко всякому иностранному сброду.
«Сплошная путаница, где протестант, где католик, голову
сломаешь с этими иноземцами», — подумал не без досады Лопухин, который,
хотя и был женат на чистокровной немке-протестантке Наталье Балк, родственнице
бывших императорских фаворитов Анны и Виллима Монсов, хотя и дружил-водился
через нее с Карлом-Густавом Левенволъде, Остерманом и прочими немцами,
прижившимися при дворе, все же не мог избавиться от свойственного всем русским,
глубоко укоренившегося, исконного недоверия к чужестранцам. Впрочем, мнения
свои Лопухин держал при себе, потому что ко всем вышеназванным, а также к
испанцу де Лириа весьма благоволил молодой император, а тем паче — его сестра,
великая княгиня Наталья Алексеевна.
— С первым снегом вернется, — фыркнул Остерман,
подходя к окну и вглядываясь в серую морось, занавесившую московские
улицы. — Дождись-ка его, этого первого снега! — И он протер красные,
воспаленные глаза.
Всем было известно по словам де Лириа, что Остерман страдает
неизлечимой болезнью с мудреным испанским названием fluxion a los ojos. На
маленьком столике возле камина стояла баночка с неприятно пахнущей мазью.
Похоже было, что Остерману не терпится заняться облегчением своих страданий.
Лопухин почувствовал себя неловко. Он бы с удовольствием
оставил хозяина в покое, да правила приличия, называемые этикетом, не дозволяли
гостю откланяться прежде того, кто ранее его явился с визитом. То есть первым
должен был удалиться Кейт, а уж потом получали возможность убраться восвояси
супруги Лопухины. Кейт же сидел несходно, потирая свои крупные, короткопалые,
сильные руки, украшенные одним только массивным золотым перстнем с черным
простым камнем.
При этом он не сводил взгляда с хозяина, и постепенно умное,
насмешливое лицо его принимало все более озабоченное выражение.
— Осмелюсь спросить, господин Остерман, кто пользует
вас? — наконец выговорил он, когда Остерман принялся потирать глаза с
особенно отчаянным выражением.
— Кто же, как не Лаврентий Блументрост, лейб-медик его
величества? — проворчал Остерман.
— Судя по выражению вашего лица, вы не больно довольны
способностями сего лекаря?
Остерман еще ниже повесил свой и без того унылый нос.
Ей-богу, Лопухин вполне понимал его! Лаврентий Блументрост прочно занимал свое
лейб-докторское место. Отец его, тоже Лаврентий Блументрост, начал карьеру при
дворе в конце прошлого века, сын унаследовал сей пост, хотя насчет его знаний и
умений существовали разные мнения. Еще когда прежний государь лежал при смерти,
английский лекарь Николас Бидлоо во всеуслышание распространялся о полной
непригодности Блументроста к своему ремеслу. Очень может быть, что знаний у Лаврентия
Лаврентьевича так и не прибавилось, в отличие от непомерного гонора.
— Я, конечно, далек от того, чтобы давать медицинские
советы, — с какой-то особенной, сразу подмеченной Лопухиным осторожностью
проговорил Кейт, — однако медицина в наше время весьма продвинулась
вперед. Я наслышан, что даже вещества, коими в прежние времена только лишь
травили своих противников, теперь с успехом применяются для лечения разных
заболеваний. Даже этот ужасный мышьяк...
— Как это любопытно! — послышался оживленный женский
голосок, в котором Лопухин с некоторым удивлением узнал голос своей супруги.
Кейт привстал, чтобы оказать даме любезность и подать ей
кресло, однако Наталья Федоровна уже сама позаботилась о себе. С живостью
устроилась поблизости, на диванчике, подперлась округлым белым локотком, вокруг
которого красивенько легли волны кружев, коими оканчивались рукава ее атласного
голубого платья, и устремила на Кейта свои совершенно синие, какие-то даже
ненастоящие, словно бы нарисованные глаза. Впрочем, личико у Натальи Федоровны
тоже было как бы ненастоящее, фарфоровое.
Лопухин неприметно вздохнул, видя, как заиграли глаза Кейта,
устремленные на Наталью Федоровну. Господи, ну что находят мужики в этой
накрашенной кукле? Впрочем, он ведь и сам в свое время пленился ее нарисованной,
искусственной красотой, и немало прошло времени, немало пар рогов выросло на
лысеющей голове Степана Васильевича, прежде чем его искренняя любовь к жене
сменилась привычной скукой и равнодушием. Однако же нельзя отрицать, что
Наталья необычайно умна тем практическим немецким умом, который делал из нее и
хорошую хозяйку, рачительно ведущую дом, и позволял удерживать место первой
красавицы при дворе, увеличивая число своих доходов и без помощи кошелька
законного супруга. Степан Васильевич давно и со многим смирился и даже научился
извлекать пользу из увлечений жены.
Нельзя ли извлечь эту самую пользу из ее флирта с Кейтом?
Лопухин вслушался в разговор.
