Но хотя Господь не дал Каскосу постигнуть смысл этого
разговора, зрением он посольского секретаря все же не обделил, и кое-какие
выводы из увиденного Хуан мог сделать. Похоже было, что наши любовники поссорились.
По всему видно, речь шла об измене, в которой девушка уличила красавчика Хорхе.
Она со страдальческим лицом что-то говорила, а Монтойя вдруг замкнулся в
каменном молчании — однако немедленно оживился, когда девушка вынула из складок
платья и протянула Хорхе какую-то вещицу.
Тот схватил ее с таким видом, словно это был сосуд с
частицей мощей вышеупомянутого Иакова Компостельского, и благоговейно принялся
рассматривать, словно не верил своим глазам. Таким образом, получил возможность
рассмотреть эту вещицу и Каскос. Это и впрямь был сосуд — вернее, сосудец:
маленький розовый флакончик с золотой крышечкой. Благодаря милому другу Иакову,
любителю подобных изящных вещиц, в коих он хранил свои любимые духи, Каскос
тоже стал знатоком изысканных поделок, поэтому он сразу понял: флакончик
представляет собой нечто очень ценное. Неудивительно, что у дона Хорхе глаза
загорелись при виде его. Схватив флакончик, он словно бы забыл обо всем на
свете, в том числе и о своей любовнице: смотрел да смотрел на дорогую игрушку,
не в силах оторваться от ее созерцания, а потом начал заботливо запрятывать в
левый внутренний карман камзола. Девушка же воспользовалась этим мгновением,
чтобы исчезнуть.
Да-да. Бросив на дона Хорхе прощальный взгляд, в котором
огонь откровенной страсти причудливо мешался с водой (в том смысле, что из глаз
красотки ручьями лились слезы), она выскользнула за дверь. Дон Хорхе очнулся от
своего забытья и кинулся было за ней, но, поскольку вскоре воротился весьма
удрученный, Каскос мог сделать вывод, что Монтойя свою подругу не догнал. А
может быть, и догнал, но она бросила ему на прощание что-то такое, от чего он
окончательно приуныл и оставил все попытки примирения. Постояв немного у окна
и, как можно было понять, проводив убегавшую девушку взглядом, он устало,
словно обремененный непосильной ношею, вернулся к камину, упал в кресло и
неподвижно уставился на огонь, сжимая в руке розовый флакончик.
Ну, разглядывать унылый профиль дона Хорхе у Каскоса не было
никакого интереса. Вовек бы его не видеть, распутника жестокосердного! Право
слово, если бы Каскос мог испытывать жалость к существу низшего женского пола,
он пожалел бы девицу, побывавшую нынче в посольстве. Уж очень она убивалась. А
для этого красавца вещь, которую он держит в руках (прощальный подарок отвергнутой
любовницы, надо полагать!), дороже всех ее слез. Непременно, непременно надо
поведать эту душераздирающую историю де Лириа!
Каскос закрыл «глазок», поправил портрет королевы и подошел
к окну, уверенный, что увидит, как стражник задерживает непрошеную гостью.
Однако этой дерзкой особе опять повезло! Просто поразительно, как заботилась
судьба о том, чтобы девица могла незамеченной проникнуть в посольство и
покинуть его. В ворота опять въезжала карета, под прикрытием которой девица
выскользнула из ворот и бросилась бежать так, словно за ней гнались!
Конечно, никто не собирался за ней гнаться, даже Каскос
перестал провожать ее взглядом, потому что узнал карету. Вернулся герцог! Не
застал Остермана дома, поэтому воротился так быстро? Или произошло что-то
настолько серьезное, что герцогу потребовалось немедленно обсудить ситуацию со
своими людьми?
Каскос бросился к двери. Первым сердечного друга встретит
он, именно он! Выслушает московские новости, успокоит его, а уж потом выберет
удобное мгновение, чтобы поведать де Лириа посольские новости.
Октябрь 1729 года
Из донесений герцога де Лириа архиепископу Амиде.
Конфиденциально:
"Ваше преосвященство, у нас поразительного свойства
новость! Император неожиданно воротился в Москву, остановился в Немецкой слободе,
в Лефортовском дворце, собрал членов Верховного совета, знатнейших сановников,
духовных, военных и гражданских, и объявил, что намерен вступить в брак со
старшей дочерью князя Алексея Григорьевича Долгорукого, княжной Екатериной.
Событие в своем роде не новость, этого давно и с некоторой
боязнью все ожидали, однако в браке молодого, не достигшего еще даже
шестнадцатилетнего возраста государя все ясно видят нечестную проделку; все
понимают, что Долгорукие, пользуясь маломыслием царя, слишком юного, и не обращая
внимания на последствия, спешат преждевременно связать его узами свойства со
своей фамилией, с тем расчетом, что уз этих, при неразрывности брака,
предписываемой ортодоксальной церковью, невозможно будет расторгнуть. Однако
умные люди понимают, что расчет Долгоруких не вполне верен; при неограниченном
самодержавии царей никакие церковные законы не были сильны: об этом
свидетельствовали неоднократные примеры в русской истории, да и за примерами
такими не нужно пускаться памятью в отдаленные века — ведь еще жива первая
супруга Петра Великого, Евдокия Лопухина, внуком своим освобожденная от
долгого, тяжелого заключения, и Петр Второй вполне может пойти в этом по следам
своего деда. Ходят такие речи среди русских вельмож: «Шаг смелый, да опасный.
Царь молод, но скоро вырастет: тогда поймет многое, чего теперь не домекает».
Конечно, говорят об этом лишь между собой.
Мы с графом Братиславом уже посылали к князю Алексею
Григорьевичу и фавориту просить дозволения поздравить их. Они отвечали нам с
любезностью, что мы можем приехать. Третьего дня возвратилась с богомолья
принцесса Елизавета и тотчас же отправилась поцеловать руку будущей государыне.
Каково это при ее непомерной гордыне? Ну что же, очевидно, судьба этой
принцессы — смирение и забвение. По слухам, даже княгиня Прасковья Юрьевна,
мать княжны Екатерины, называет ее «ваше высочество» и встает при ее входе.
Обручение назначено на конец сего месяца.
Добавлю, что одновременно с браком царя должен свершиться и
брак фаворита. Он женится на богатой наследнице, дочери знаменитого полководца
фельдмаршала графа Шереметева, умершего в забвении тем, славе коего как
военного гения он немало способствовал. Невесту зовут Наталья Борисовна,
император благоволит к ней за то, что отец ее, хоть и был приверженцем западных
влияний на Россию и даже мальтийским кавалером, отказался принимать участие в
гонениях на несчастного царевича Алексея и даже, послухам, осуждал
преобразователя за это кровавое деяние. Она искренне влюблена в князя Ивана и
почитает себя счастливейшей из смертных. Наталья Борисовна, очевидно, станет
первой фрейлиной будущей императрицы. Боюсь только, что брак фаворита будет
началом его падения, о чем сильно хлопочет его отец и его сестра, княжна
Екатерина.
