— И тебя, сестренка.
Я сделала реверанс всем присутствующим — настоящий, королевский, леди Мильен могла бы гордиться — и, задрав нос, чтобы не выкатилось ни единой слезинки, ушла. А скрывшись за поворотом лестницы, дала волю гневу — швырнула о стену одну дорогущую туфлю, потом вторую, третьим был раздражавший меня весь вечер высокий воротник.
— Да пошел он! И не очень-то хотелось!
Ноги сами привели меня к тренировочному залу. Я поманила одолженный из спальни Йарры магический светильник:
— Ярче!
Содрала платье, еще и пнула его напоследок так, что ни в чем не повинный наряд взлетел в воздух и повис на макиваре. Рыча не хуже Уголька, я сдернула с крючка перевязь с ножами, набросила ее на плечо, закрепила на талии. Нижняя сорочка мешала делать широкий шаг, и я безжалостно распорола ее по бокам, получая злое удовольствие от вида испорченной вещи. Неожиданно удобными оказались подвязки — они отлично удерживали оружие.
Ненавижу!
Не разминаясь, на холодные мышцы, сделала сальто, кувырок, пируэт. Метнула нож в развороте. Бросок в кувырке. В прыжке. С пола. Пируэт. Бросок.
Ножи с громким стуком врезались в деревянный щит, укладываясь в человеческую фигуру, а я представляла на месте деревяшки графа. Гад! Сволочь, скотина! Он же сказал, что будет, я, как дура, его полночи прождала!
Пируэт. Бросок. Падение и ушибленный локоть. Несмотря на боль, бросок. И еще. Недоумок!
Ножи кончились — последний, дрожа, воткнулся слева, там, где сердце.
Я устало опустилась на пол, разглядывая сбитые колени. Обычно я их перематываю бинтами, но сегодня пренебрегла.
Плесень вы болотная, Ваше Сиятельство.
Я стянула с головы золотой обруч, взъерошила волосы и поднялась.
О боги!
Йарра стоял в углу зала, в шаге от границы света и тени. Высокий, плечистый, непривычно-элегантный в темном костюме, расшитом мелкими рубинами. Руки скрещены на груди, а в крупном кулаке — мои туфли. Как давно он здесь?..
— Здравствуй, Лира.
И я напротив. Грязная, как беспризорник, с содранными, местами окровавленными ладонями и коленями, в разорванной сорочке, в прорехи которой выглядывают белье и еще полчаса назад белые чулки.
— Добрый вечер…
Граф аккуратно поставил туфли на пол и протянул руку.
— Подойдешь?
Меня шатнуло к нему навстречу — на шаг или два, а потом я замерла, глядя на графа исподлобья.
— Не будь колючкой, Лира. Ты же сама меня позвала.
Он не торопил, даже руку, будучи левшой, протянул правую — я так делала, когда не хотела пугать необъезженных коней искрами татуировки. Закусив губу, я сцепила руки за спиной и медленно, с носка на пятку, пошла к Йарре.
Ладони графа я не приняла, просто остановилась рядом.
— Ну, хотя бы так, — сказал он, подтягивая меня ближе и заключая в объятия.
Война с Лизарией началась через две декады.
10
Райанские войска форсировали Дэн, естественную границу между княжеством и королевством, в середине января, когда княжеский маг и Сибилл заморозили реку так, что лед выдержал даже тяжеловооруженных рыцарей.
По замыслу Йарры, стотридцатитысячная армия райанов быстрым маршем подойдет к Каринне, ближайшему к границе лизарийскому городу, где пополнит запасы фуража и зерна; после разделится на три корпуса. Первый, под командованием барона Гайли, отсечет уже возведенную цепь стражей, призванных защищать границы королевства от нашествия, закрепится на холмах и будет охранять княжеского мага, методично разрушающего возведенный заслон. Второй корпус пойдет к столице, его задача — разграбить предместья и встречающиеся по дороге городки, уничтожить все, что не удастся вывезти, и отойти, укрепиться в монастыре Анары. Третий, самый крупный, под командованием Йарры направится к Альери — крепости, запирающей дорогу на юг, к лизарийским черноземам.
Альери и Лисанти — два ключевых города королевства. В первом — продовольствие, в столице — король. Захватив Альери, Йарра собирался дождаться подкрепления — своих, проверенных в десятках стычек и мелких островных войнах солдат, — семьдесят галер поднимутся к крепости по незамерзающей Астэе; еще пятьдесят, идя против течения Валора, пристанут в Ториссе и возьмут провинцию под контроль. Сразу после Альери — Пратча, городок с королевской магической школой. Восемнадцать лет назад Пратча стала кровавой мясорубкой, смоловшей чуть ли не треть войска райанов, но в этот раз все будет по-другому. Совсем по-другому.
А пепелище засыплют солью.
Лисанти… Лисанти останется стоять. Династия сменится.
Наблюдая с холма за переправой войск, Раду время от времени тер ладонью подбородок. От пальцев все еще пахло вербеной и лаймом.
Наверное, в это сложно поверить, но первое время слово «война» ассоциировалось у меня с тишиной, практически с кладбищенским безмолвием.
Замок будто вымер. Я могла часами слоняться по двору, по галереям — и не встретить ни души. Казармы пугали темными провалами окон, опустевшие конюшни покрывались наледью прямо на глазах, а снега на полосе препятствий намело чуть ли не по пояс. И ветер выл, протяжно так, тоскливо, будто брошенный щенок.
Муторно было. Я даже не подозревала, насколько привыкла к постоянному гомону, лязгу металла, к конскому ржанию, пока все эти звуки не пропали. Так, говорят, городскому жителю в деревне недостает гула толпы и выкриков стражи под окнами.
Проигнорировав приказ графа, я снова перебралась в спальню Тимара. Там мне было спокойнее — уютно похрапывал брат, вздыхала Уголек, внезапно обнаружившая, что ей не хватает мужской любви и ласки, и теперь разрывающаяся между зовом природы и флера, поскрипывала кушетка и стучали по чугуну ванны капли воды: кап… кап-кап… кап-кап-кап-бздынь! И стены, обитые деревянными панелями, не пугали аскетичной белизной и гулким эхом.
Весь январь я, как в детстве, ходила за братом хвостом: он в библиотеку — и я в библиотеку, он на обед — и я на обед, он на объезд фермеров и шахт — и я с ним. Тим даже смеяться начал — с каких это пор я боюсь оставаться одна?
— Ничего я не боюсь! — надулась я.
— Ой ли?
— Просто… жутковато.
Кони звонко топали копытами по промерзшей земле, дорожные столбы горели зеленым в морозной дымке, а огромные Лесные вороны хрипло каркали нам вдогонку, щеря черные клювы.
— Ты же посидишь со мной, пока я тренируюсь? — жалобно спросила я, когда мы вернулись домой.
Тим кивнул, снимая меня с коня.
Наступил февраль, и война превратилась в кошмарные цифры потерь, в короткие записки, которые я, сверяясь с присланными графом бумагами, писала десятками в день: «Ваш сын пал смертью храбрых в бою под Алессой. Скорбим вместе с Вами».
