— Повернись-Я с тобой разговариваю, Лира!
Я рывком села, обняла колени, не глядя на Его брыгово Сиятельство. Что на этот раз не так? Бумаги не в алфавитном порядке? Одеяло не параллельно доскам настила? Что еще ему от меня нужно?
— Последние дни я был несдержан. Подобного больше не повторится. — Помолчал и, не дождавшись ответа, протянул бархатный мешочек. — Это тебе.
Извиняясь за ночь в замке Дойера, ту, что последовала за спасением Сорела, Йарра подарил мне тяжелый золотой браслет, украшенный рубинами, — убегая, я бросила его под стол. Неделю нервотрепки граф приравнял к стоимости филигранной серебряной заколки со впаянными звездочками молочно-белых камней.
Я повертела украшение и положила его на подушку.
— Спасибо. Очень красиво.
— И все?
Я изумленно уставилась на Йарру — а чего еще он ждет? Что я с благодарностями брошусь к нему на шею? У меня аж глаз задергался от возмущения. И руки задрожали — я сцепила их, чтобы тремор был незаметен. Граф меня изводил, шпынял, хамил, грубил мне, обращался как со слабоумной идиоткой, а теперь подсунул заколку и ждет, что я запрыгаю от радости?! Понятно, я все проглочу, никуда не денусь: я же его девка, его собственность, его орудие — шпионка, отравительница, убийца! — но у меня тоже есть гордость!
Скрипнув зубами, я повторила:
— Это очень красивая вещь, господин. Я вам очень благодарна. Мне сложно описать всю глубину моей благодарности.
— Дерзишь? — усмехнулся Йарра.
— Нет, что вы. Простите, — угрюмо процедила я, безуспешно пытаясь подавить обиду и злость.
— Прощаю, — кивнул граф и вдруг подался вперед, стиснул мое лицо в ладонях, впился в губы, заставляя принять поцелуй. А я, ошалев от бесцеремонности Его Сиятельства, влепила ему оплеуху. И сама испугалась того, какой звонкой она получилась — кажется, ее слышал весь лагерь.
— Простите, господин, — залепетала я, вмиг растеряв весь запал при виде алого пятна на мужской щеке. — Я не хотела…
— Пар спустила? — ровно спросил Йарра. — Идем завтракать.
Я пряталась от графа весь день: за кружкой, за книжкой, за ширмой, за документами, за чашкой ранних араасских вишен. С удовольствием бы сбежала из шатра, но он не отпустил, указал на низкий табурет:
— Сиди здесь.
Я сидела. Большей частью молчала, на прямые вопросы отвечала коротко и почтительно. Если приказывал — подходила, зарывалась в бумаги, разыскивая нужные цифры, на шутки и прикосновения реагировала натянутой улыбкой, от которой могло бы скиснуть молоко. И чувствовала себя при этом дура дурой. Я ведь не боялась Йарру — побаивалась, да, но тоскливого ужаса, отравившего прошлое лето, уже не испытывала. Не ненавидела его — ненависть давно прошла, даже не злилась — пощечину графу я отвесила от души, действительно спустив накопившийся пар.
Я на него обижалась. Дулась, как на Тимара, как, давным-давно, на Алана. Как на Сорела, когда тот отказывался со мной танцевать.
Но это же неправильно, лярвин дол! Кто мне Йарра? Друг? Брат? Жених? Кто?! Радоваться нужно, что он извинился, что подарок принес, что пообещал больше не вести себя как скотина!.. Вместо этого я упорно от него отворачивалась, отмалчивалась, а когда граф пригласил меня на прогулку, отговорилась разболевшейся головой.
То, что я вру, Йарра понял сразу, но ничего не сказал. Поморщился, повел плечами, будто замерз, вышел. А я осталась. Пнула скамейку так, что она пролетела через весь шатер, и выругалась от боли в рассаженном пальце. Дохромала до кровати, рухнула на шкуры, обняла подушку и заревела.
Нет, в самом деле, а чего я ждала?.. Что он прыгать вокруг меня будет? Прощения просить, как Тимар? Заглядывать в глаза, как Алан? Уговаривать?
«Был несдержан, этого больше не повторится».
Да что он за чурбан такой?! Сухарь! Пенек Лесной, бесчувственный!
И я… дура. Его Сиятельство Раду Виоре, граф Йарра, Советник князя, Хранитель Востока и ближних Островов, Лорд-Адмирал, Главнокомандующий армией райанов. А я Лира. Просто Лира. Шильда, смесок, глупо понадеявшаяся, что те ночи — они не просто так…
К возвращению графа я успокоилась. Сменила мятую одежду, заплела волосы в свободную косу — как нравится Его Сиятельству. Даже щеки пощипала, чтобы не выглядеть бледной немощью. Полила на руки, подала полотенце, протянула охлажденное вино.
…у вилланов есть чудесная поговорка о сверчках и шестках. Не стоит о ней забывать.
Даже когда он так смотрит.
В глазах Йарры горел темный огонь; раньше он пугал меня, но сейчас, наоборот, заставлял трепетать в предвкушении поцелуя. Граф медленно пил вино, лаская меня взглядом, и я чувствовала, как начинают гореть губы, как становится тесно в груди, как слабеют ноги.
— Ужин будет готов через час, господин, — сказала я, чтобы нарушить тишину.
Граф кивнул.
— Вас искал виконт Файлен.
Еще один кивок.
Допив вино, Йарра поймал меня за ремень, притянул ближе.
— Я… Простите меня за утро. Я правда не хотела…
Кубок негромко стукнул по поверхности стола, и мой рот накрыли прохладные губы. Твердые, требовательные, настойчивые. Очень умелые. Мужские руки обвились вокруг талии, стиснули так, что я застонала, и Йарра выпил мой всхлип, как до этого — табачное вино. Язык графа раздвинул мои губы, наполнил рот послевкусием черной смородины — как я не замечала его раньше? Горячая ладонь легла на затылок, не позволяя отстраниться, поцелуй, и без того жадный, стал глубже, грубее — но мне был приятен его напор, сладко было чувствовать, что я — его.
Я вцепилась в плечи графа, отвечая ему, ласкаясь. Сверчки, шестки… Ну их к лешему, я подумаю о них позже, а сейчас…
Жесткие ладони с мозолями от кхопешей на моей груди — я даже не заметила, как оказалась на шкурах, без рубашки. Его рот, сомкнувшийся на мочке уха, горячее дыхание, обдающее шею, мужские губы, задержавшиеся на плече, там, где ямка под ключицей. Укус и поцелуй, успокаивающий короткую боль, волчья метка.
— Моя…
Мурашки по телу — от холодного вина, от горячего языка, собирающего рубиновые капли, от рук, сжимающих ягодицы, когда граф спускается ниже. Он дразнит, играет со мной, но я уже знаю, что это игра для двоих. Граф научил меня, а я всегда была старательной ученицей.
— Ах ты, маленькая ведьма…
Чувствовать его на себе, в себе, прижиматься к нему, знать, что сейчас, прямо сейчас, он мой и только мой, отдаваться ему, быть его, смотреть в темные от страсти глаза и видеть в них свое отражение, двигаться в унисон, дышать одним воздухом, быть одним целым…
— Раду… Еще…
— Лир-ра!..
Пьяная близостью, утомленная, я лежала в объятиях Йарры, водила губами по шраму — тому, что от шипованного цепа, и слушала, как успокаивается дыхание графа. Нега, нежность, легкие прикосновения мужской руки к волосам, смешное урчание, с которым Йарра терся колючей щекой о мою ладонь, — кажется, ему нравилось, как я хихикаю…
