Секундная стрелка не прошла и четырех делений.
Лира медленно встала, вытягиваясь струной, и снова подняла ладони к солнцу.
Спустя несколько минут все повторилось. И еще раз. И еще. Разнились лишь комбинации ударов и стойки, в которых она заканчивала. Некоторые Тим узнавал, некоторые видел впервые — да и не только он, судя по гулу под окнами.
Кстати, да. Почему солдатня пялится на его сестру? Совсем страх потеряли?! Или заняться нечем? Так он устроит им внеплановые учения, благо полномочий хватает!
Лира закончила связку ударов и поднялась, а Тимар, всерьез раздумывавший, гаркнуть ли на солдат сверху или все-таки спуститься во двор и приватно объяснить начальнику гарнизона, как не стоит вести себя рядом с девицей благородного происхождения, замер и вцепился в стену. Из казарм вышли двое наемников, братья, появившиеся в замке пару дней назад. Оба при оружии, в кожаных доспехах, в отличие от остальных солдат, тренирующихся по утрам в одних брюках. Наемники остановились в десяти локтях от Лиры, и девушка поднялась, повернулась к ним хищным движением.
Тимар неверяще глядел на сестру — так похожа сейчас она была на Йарру. С точно таким же лицом граф обычно шел убивать.
5
Поток ледяной воды обрушился мне на голову, ударил по плечам, едва не сбив с ног. Зашипев, как мокрая кошка, я отпрыгнула в сторону и… очнулась. Пропала пустыня, исчезла горящая кровавой луной точка равновесия, осыпался мелкими песчинками самум, темной волной захлестнувший барханы.
— Что ты делаешь, Лира? Ты с ума сошла?!
Я заморгала, снизу вверх глядя на Тимара. Тим и пустое ведро — верная примета неприятностей, хуже черной крысы, перебежавшей дорогу. Потом перевела взгляд на плотное кольцо солдат вокруг, и стало не до смеха. На меня смотрели… не то чтобы со страхом, но как на опасного зверя. И опускали глаза, отворачивались, стоило встретиться со мной взглядом.
— Ты с ума сошла? Ты что творишь? Ты убить его собиралась? — встряхнул меня Тим, поднимая за шиворот.
Убить?
Да.
Уничтожить, растоптать, снести, размолоть в прах, как самум превращает в пыль деревца саксаула. На брюках шотты — россыпь бордового бисера, костяшки сбиты даже не в кровь — в мясо. У меня слабые руки, гораздо слабее мужских, и только поэтому Йарра еще жив.
— Йарра? — Тимар перешел на тирошийский. — Лира, это не граф! Парня зовут Кайн!
Я, не понимая, смотрела на брата. Я же все помню — голубые глаза цвета линялого неба, полные губы Стефана, презрительную усмешку…
Тимар за руку подтащил меня к полубессознательному мужчине. Последние несколько минут он даже не сопротивлялся.
— Смотри! Смотри, что ты натворила!
Кровь, много крови. Моя, его… Не спас даже кожаный доспех, укрепленный металлом. Из плеча выдран не просто клок одежды — кусок мышцы. На ноге кошмарная рана от сломанной в трех местах кости. Железная нашлепка, призванная защищать живот, смята сильным ударом и, кажется, мешает Йарре дышать.
— Кайн! Его зовут Кайн!
Услышав имя, мужчина дернулся, пытаясь поднять голову. Не смог. Его глаза заплыли, но цвет радужки еще можно различить — светло-голубой, лишь на пару тонов темнее, чем у графа.
Помню накатившую волну тошноты и руки Тимара вокруг моей талии — я по-девчоночьи брыкалась, пытаясь вырваться. Кажется, брат решил, что я хочу добить этого парня, которому не повезло иметь тот же цвет и разрез глаз, что и у графа. А я… Я хотела сбежать. Помню, как снова провалилась в пустыню, как смешались реальности — барханы, замок, песчаные духи, люди, помню пульсирующий алым столб караванной тропы, взметнувшийся самум, удерживающего меня Тима и страшную боль растянутых в боевом трансе связок.
Если бы не Тим, я бы сорвалась.
Помню его беспокойные темные глаза, отливающие голубиной синевой, и яркую россыпь веснушек на бледной коже — близко-близко. Я вцепилась в него, в его голос — единственную путеводную нить, способную вытащить меня из самума.
— Лира… Лира… Что же ты делаешь, Лира… Все хорошо, маленькая, очнись…
Помню, как песчаная буря сдирала кожу, помню соблазн не бороться с самумом, а отпустить его, отдаться ему, окунуться в пыльно-алую ярость. И снова Тимар. И веснушки. И рыжие пряди, выбившиеся из его косы. Мое солнце. Мой воздух. Моя пища и вода.
Шаг за шагом я выползала из кошмара боевого транса, ведомая его тихим голосом и смешными рыжими кляксами на тонкой переносице.
— Что же ты делаешь, Лира…
— Что с тобой было?
Я затрясла головой, залпом выпивая еще один стакан успокоительного. Помогало слабо — руки по-прежнему дрожали, дергалось веко, но, по крайней мере, я уже осознавала, где я и кто рядом со мной.
Тимар вздохнул, заправил за уши выбившиеся из косы волосы. Солнечно-рыжие, переливающиеся, яркие, и только на виске широкая седая прядь — память о зимней ночи, когда меня едва не съела мантикора.
— Это все островные штуки, которым научил тебя Рох?
— Йарра, — выдохнула я, клацнув зубами о край кружки.
Точку равновесия помог найти мне граф, а не Учитель, искренне считавший, что Искусства отнюдь не для таких, как я. Наставник жил в замке только потому, что ему нравился Алан… и награда, обещанная графом, — мешок золота в мой вес.
— Я видеть гордыня в твои глаза. Это Раду тебя учить?
— Да, господин.
— Ты думать, он тебе помогать, спасать. Но он вредить. Ты знать, что он не доучиться? Я выгнать его из школа. Ты повторять его путь.
— Так, может, Йарре расскажем, что случилось? Тебя же трясет всю. Вдруг он знает, что делать?
— Нет! — подскочила я. — Не зови его!
— А если Сибилл?
— Не вздумай!
— Хорошо, хорошо! — замахал руками Тим. — Не буду. Но ты точно… — замялся он, подбирая слова.
— Не озверею? — подсказала я. — Точно. Я сейчас даже встать не могу.
— И слава Светлым! И все же, я тебя запру.
— Да что хочешь делай, — вяло отмахнулась я.
— За что ты его так? — спросил Тимар, уже стоя в дверях. — Только потому, что он похож на графа?
— Он меня оскорбил!
— Но ты же понимаешь, что это не повод?
Я дернула плечами и отвернулась.
Сейчас — понимаю. И ограничилась бы просто парой выбитых зубов, как произошло с его братом. Но тогда… Тогда, сквозь пустынное марево, я видела лишь голубые глаза Йарры и пухлые губы Стефана, растянутые в улыбке. И этого хватило, чтобы покой точки равновесия захлестнула буря.
Наемника, к слову, было не жаль. Совсем. Никогда не любила идиотов, у которых язык работает быстрее, чем голова.
