«Танковые экипажи в тот день выбрились и оделись в новую форму, — пишет английский историк Р. Кросс. — А командовали ими только награжденные многочисленными наградами офицеры. 12 турецких офицеров в сопровождении выглядевшего довольно растерянным Манштейна внимательно наблюдали за этой демонстрацией германской военной мощи. А после маневров жизнелюб фон Функ накрыл под брезентовым навесом очередной стол. На нем вновь красовалось французское блюдо; а рядом с навесом поставили два захваченных у противника танка Т-34. Обед прошел в дружественной обстановке, но турки, похоже, не были поражены увиденным. Фон Фук выступил с речью, в которой упомянул о «турецко–немецком братстве во время Первой мировой войны». Однако гости, хоть и восхищались германским оружием, всячески отвергали предположения, что Турция отменит свой нейтралитет и выступит на стороне «Оси». Как вежливо заметил один из турецких офицеров, «вермахт кажется таким мощным, что ему вряд ли понадобится турецкая помощь для того, чтобы разгромить Красную Армию»{51}.
Подводя итог сказанному, можно утверждать, что план «Цитадель» — это в значительной степени политическая акция руководства фашистской Германии. Ее армия в этот момент не была готова к проведению столь масштабного наступления, а цели, поставленные перед ней в тех условиях, были недостижимы. Тем не менее следует признать, что в неблагоприятных условиях германскому командованию, исходя из тех задач, которые оно перед собой ставило, удалось выработать оптимальный план действий и достаточно хорошо подготовить войска к Курской битве. Что позволило в значительной мере добиться выполнения задач, поставленных на первом этапе операции — нанесение тяжелых потерь советским оперативным и стратегическим резервам. Однако этот авантюрный по своей сути план нанес колоссальный удар и по вермахту. После краха «Цитадели» инициатива в войне полностью перешла в руки Красной Армии. Вооруженные силы фашистской Германии оказались уже не в состоянии провести ни одной стратегической наступательной операции. Советские войска двинулись на запад к границам Рейха, чтобы стереть с лица земли нацистскую заразу. [61]
Содержание «Военная литература» • Военная история
«Главный подарок» для Манштейна
Разработка плана действий Красной Армии в ходе летней кампании 1943 г. шла практически параллельно с планированием операции «Цитадель», некоторые моменты совпадают до дня. Она началась в марте и завершилась лишь в конце июня. Так же как и в руководстве Германии и ее Вооруженных сил, не было единого взгляда на то, следует ли нанести упреждающий удар или перейти к обороне, и у советского командования. С момента начала выработки стратегического плана на лето две ключевые фигуры в руководстве РККА — начальник Генштаба Маршал Советского Союза A. M. Василевский и заместитель Верховного Главнокомандующего Маршал Советского Союза Г. К. Жуков придерживались единой точки зрения. Они считали, что на первом этапе необходимо отдать инициативу в руки противника и перейти к обороне, выбив его танковые соединения и обескровив пехотные дивизии на заранее подготовленных рубежах, затем нанести удар сформированными стратегическими резервами. В то же время командующий Воронежским фронтом Н. Ф. Ватутин и Южным — Р. Я. Малиновский предложили не ожидать начала вражеского наступления, а нанести упреждающий удар в Донбассе. Предварительная проработка вариантов в Генеральном штабе и штабах фронтов проходила между 27 марта и 12 апреля. В это время Г. К. Жуков побывал на фронтах и провел анализ и оценку ситуации на месте. A. M. Василевский поручил Главному разведуправлению и Управлению фронтов разведки Генштаба собрать необходимые данные о намерениях германского командования и его конкретных шагах в этом направлении. 10 и 12 апреля в Ставку доложило соображения по этому вопросу командование Центрального и Воронежского фронтов, а несколько раньше, 8 апреля, И. В. Сталину представил свой доклад Г. К. Жуков. В нем он высказал следующее предложение:
«Переход наших войск в наступление в ближайшее дни с целью упреждения противника считаю нецелесообразным. Лучше будет, если мы измотаем противника на нашей обороне, выбьем его танки, а затем введем свежие резервы, переходом в общее наступление окончательно добьем основную группировку противника»{52}.
С ним был полностью согласен и Генштаб, поэтому на совещании в Ставке вечером 12 апреля, где присутствовали И. В. Сталин, Г. К. Жуков, A. M. Василевский и его заместитель генерал А. И. Антонов, этот вывод был положен в основу разработки будущего плана действий и принято предварительное решение о переходе войск Красной Армии к преднамеренной обороне. По предположению советского командования, [62] основной удар противника должны были принять на себя Центральный и Воронежский фронты. Напомню читателю, что именно в этот день 12 апреля на стол Гитлеру лег подготовленный проект приказа № 6 с планом В. Моделя встречного удара двух групп армий в районе Курского выступа.
На этот момент Красная Армия обладала инициативой и вполне была в состоянии первой перейти в наступление, чего, кстати, немцы не без основания опасались. Однако Ставка выбрала иной путь: преднамеренная оборона с последующим переходом в контрнаступление. Следует отметить, что принятие этого решения требовало от советского Верховного командования определенного мужества, большой веры в собственные силы и стойкость Красной Армии. В период, предшествующий Курской битве, как правило, наша полевая оборона не выдерживала сильных танковых ударов при поддержке авиации. В лучшем случае неприятеля удавалось остановить не в тактической полосе, а в глубине обороны, наспех формируя новые армии и даже фронты, как происходило, к примеру, летом 1942 г. на сталинградском направлении. При этом наши войска несли значительные потери, а враг захватывал большие территории. Повторения подобного Ставка допустить не могла. Курский выступ удерживали два фронта, имевшие в своем составе более одного миллиона человек. Разгром столь мощной группировки был равносилен катастрофе. Поэтому Верховный поставил перед Генеральным штабом и командованием фронтов задачу: ни в коем случае не допустить глубокого вклинения танковых группировок немцев в оборону Центрального и Воронежского фронтов, а остановить в тактической полосе и обескровить их ударные соединения — танковые и моторизованные дивизии.
В беседе с генералом П. А. Ротмистровым осенью 1943 г. И. В. Сталин так изложил те причины, по которым он согласился принять решение о переходе к преднамеренной обороне, заведомо зная, что РККА по численности и количеству основных типов вооружения превосходит противника:
«Наша пехота с артиллерией очень сильна в обороне и нанесет большое поражение наступательным силам гитлеровцев. В маневренном же бою после прорыва обороны противника пехота не так сильна. Наши танковые войска… доказали, особенно в битве под Сталинградом, что они вполне способны успешно вести бой с сильнейшими танковыми группировками противника в маневренных условиях. Однако в той ситуации, когда фашисты имели почти такое же количество танков, как и Красная Армия, но обладали численным превосходством в тяжелых танках, риск был необоснованным. Вот почему и было принято такое решение, и оно себя полностью оправдало»{53}. [63]
Первый серьезный документ, подтверждавший расчеты нашего командования и излагавший план летнего наступления немцев, руководство РККА и страны получило 7 мая. В этот день в Государственный Комитет Обороны (ГКО) НКГБ СССР за № 136/М было направлено сообщение лондонской резидентуры, в котором приводился текст перехваченной английской разведкой телеграммы от 25 апреля 1943 г. генерал–фельдмаршала Вейхса в адрес оперативного отдела штаба Верховного командования. Этот документ передал известному впоследствии советскому разведчику Киму Филби один из членов «кембриджской пятерки» Джон Кенкрос, работавший в дешифровальной службе Блечли–парк. В телеграмме достаточно подробно излагались план «Цитадель» и оценка состояния советских войск на этот момент. Через двадцать дней в Генштаб поступило спецсообщение 1‑го Управления НКГБ СССР, в нем указывались направления ударов германских войск на линии Курск — Белгород — Малоархангельск{54}.
