«Измотать противника на подготовленных рубежах и не допустить его прорыва до тех пор, пока не начнутся наши активные действия на Западном, Брянском и других фронтах»{549}.
В докладе об итогах проведенной оборонительной операции Н. Ф. Ватутин писал, что контрудар, который он готовил на 7 июля, был отменен им самим. Причина в том, что оборона 51‑й гв. сд была уже смята и при отсутствии прочного фронта стрелковых частей применение танковых соединений могло привести к большим потерям, а это, в свою очередь, не позволило бы удержать противника перед Обоянью. Решение, бесспорно, правильное, но утверждение, что командующий сам отказался от своего замысла, сомнительно. Отменил он его, точнее, перенес с 7 июля на 8 июля под впечатлением от разговора с Верховным, а возможно, по прямому его указанию. Об этом свидетельствует и время переноса. Непосредственно до исполнителей — командования армий приказ был доведен задолго до официального распоряжения, отданного Н. Ф. Ватутиным 7 июля в 1.25. Уже в начале разговора по Бодо [594] 6 июля в 18.42 К. С. Москаленко сообщил С. П. Иванову, что через некоторое время после получения от Николаева{550} общих задач на контрудар командующий фронтом скорректировал дату его проведения, перенеся на сутки вперед. Следовательно, Н. Ф. Ватутин принял решение о переносе контрудара не после полуночи, а уже во второй половине дня 6 июля, о чем и уведомил командарма‑40.
Разговор с Москвой был явно не из приятных, ведь пока дела шли плохо. Поэтому сразу же он решил отложить на потом план перехвата инициативы и начал собирать информацию о ходе боевых действий в полосе фронта. Получив первые данные, Николай Федорович понял, что оборона на направлении главного удара врага потеряла оперативную устойчивость. Немцы раскололи армию И. М. Чистякова пополам. Бои идут у Калинина, а отдельные танки противника отмечены на подходах к Беленихино. Командарм лично доложил ему, что справиться с ситуацией собственными силами он не может, резервов уже нет. Единственное свежее соединение, которое могло принять удар на себя, — 5‑й гв. Стк — было непонятно где, и в каком состоянии его войска, неясно. Связь с Кравченко прервалась в 18.00.
В этой обстановке фронт принимает экстренные меры по стягиванию сил для блокирования прорыва на прохоровском направлении. Прежде всего, сюда направляются мобильные, имеющие высокую огневую мощь соединения и придаются они командующему 1‑й ТА. Н. Ф. Ватутин справедливо полагает, что в обстановке, когда рубеж 6‑й гв. А рассечен и войска отходят, а штаб армии не контролирует полностью ситуацию, каркасом обороны могут быть именно ее соединения.
Получив к исходу дня информацию о положении дел на всем фронте ГА «Юг», в Берлине правильно оценили обстановку и не без основания решили, что инициатива пока полностью в их руках. На исходе дня отдел Генерального штаба по изучению армий Востока докладывал:
«Попытка противника до выяснения масштаба и целей операции сдержать немецкое наступление войсками, развернутыми на позициях, и фронтовыми резервами в основном не удалась. Он преждевременно бросил в бой оперативные резервы… Противник, по–видимому, пытается сдерживать немецкое наступление на возможно большем расстоянии от Курска и с этой целью бросаете бой все наличные силы»{551}.
Сильной стороной вермахта было наличие хорошо поставленной разведки и аналитической службы на всех уровнях армейского [595] руководства, вместе с тем была и достаточно высокая скорость прохождения информации снизу вверх. Читая эту цитату, создается впечатление, что неприятель не только точно просчитывает действия руководства Воронежского фронта, но и находится в Ставке ВГК и читает все ее директивы и распоряжения. Именно 6 июля была получено распоряжение И. В. Сталина: «Измотать противника на подготовленных рубежах и не допустить его прорыва…»
Тем не менее германское командование не представляло, с какими силами ему еще предстоит столкнуться в ближайшее время. В 18.30 Н. Ф. Ватутин передал в Москву доклад о ходе операции и попросил усилить фронт четырьмя танковыми и двумя авиационными корпусами. Просьбу поддержал и начальник Генерального штаба Маршал Советского Союза A. M. Василевский:
«Со своей стороны считаю целесообразным для дальнейших активных действий усилить фронт двумя танковыми корпусами с подачей одного из них в район Прохоровки (30 км ю. — в. Обояни) и другого в район Корочи; для этой цели можно было бы использовать 10‑й тк от Жадова и 2‑й тк от Малиновского из Валуек. Кроме того, считаю целесообразным Ротмистрова выдвинуть к р. Оскол, в район южнее Стар. Оскол»{552}.
Как видно из записки A. M. Василевского, в Генштабе вермахта ошиблись, утверждая, что советское командование не выяснило цели немецкого наступления. Перечень районов, в которые должны были выйти резервные танковые корпуса, свидетельствует, что оно страховало наиболее опасные районы, где ГА «Юг» могла развить успех. Как показали дальнейшие события, эти выводы оказались верными.
В этот непростой день командующему фронтом пришлось решать еще один щекотливый вопрос: как докладывать об окружении соединения А. Г. Кравченко.
До конца дня информация о положении на левом фланге 6‑й гв. А шла отрывочная и порой путаная. Из этих донесений было трудно понять, на каком рубеже идут бои. Поэтому штаб фронта не торопился и в Москву передавал лишь уже проверенные данные. Так, в 16.00 в боевом донесении № 205 в Генштаб сообщалось: «В 16.00 противник… 50 танками с автоматчиками вышел к южной окраине Лучки (южные)»{553}. Напомню, что в указанное время это село уже полностью находилось в руках эсэсовцев. Мало того, боевая группа «Дас Райх» продвинулась от него на восток более чем на 5 км и, смяв 22‑ю гв. тбр в районе ур. Козинка, вела бой в Калинине и завершала окружение основных [596] сил корпуса. Вместе с тем часть ее уже прорывалась по большаку Бол. Маячки — Ивановские Выселки к позициям 183‑й сд генерал–майора A. C. Костицина из 69‑й А.
Вечером поступила информация из 1‑й ТА о том, что в 18.00 прибыл офицер связи из штаба 5‑го гв. Стк, который доложил: войска корпуса ведут бои в районе выс. 232.0 (район ур. Козинка), после этого связь с соединением прервалась. Позже из 69‑й А было доложено: из х. Тетеревино на позиции 183‑й сд прорвались танки, бой идет в первой траншее. Объединив эту информацию, Н. Ф. Ватутин понял, что второй оборонительный рубеж на прохоровском направлении прорван полностью и немцы уже ведут бой на третьей полосе.
Сохранилось в рукописном варианте итоговое донесение фронта за 6 июля по состоянию на 24.00 (судя по почерку, писал его сам Н. Ф. Ватутин). В первом абзаце читаем:
«В течение дня противник предпринимал несколько атак, пытаясь вклиниться и прорвать оборону наших войск. На правом фланге 6‑й гв. А и в центре ее все атаки пр–ка отбиты с большими потерями для него. На левом фланге 6‑й гв. А пр–ку удалось с помощью авиации овладеть Яковлево, обойти Лучки южные и достичь Калинин, где к вечеру завязался ожесточенный танковый бой пр–ка с частями 5‑го гв. тк»{554}.
Эти несколько строчек ясно свидетельствуют, что Ватутин знал реальное положение дел. Однако в таком виде донесение в Москву не пошло. Ситуация была слишком сложная и невыгодная, в том числе и лично для Н. Ф. Ватутина. Николай Федорович понимал: в столь напряженный момент такую информацию сообщать Верховному равносильно тому, чтобы собственными руками писать на себя донос. Укажи Н. Ф. Ватутин рубежи, на которые реально вышел противник, и станет ясно: инициатива продолжает оставаться в руках неприятеля и переломить ситуацию он, командующий фронтом, пока не в силах. Кроме того, и в управлении войсками царит неразбериха, операция лишь только началась, а все оперативные резервы фронта не только уже введены в бой, но значительная часть из них уничтожена немцами с невероятной скоростью. За два дня разбиты две дивизии, одна в окружении, а вместе с ней и выдвинутый лишь утром полнокровный танковый корпус.
