«… в боевых действиях 31‑го тк имеют место случаи проявления трусости и плохого управления подразделениями в бою. Соединения этого корпуса сформированы в конце мая, и до начала активных операций их личный состав не был в достаточной степени обучен и сколочен. Это обстоятельство отразилось на боеспособности некоторых подразделений 237‑й и 242‑й тбр. Так, во время налета вражеской авиации на боевые порядки 242‑й тбр личный состав роты ПТР разбежался со своих боевых позиций, оставив на месте оружие и снаряжение.
Командир 1‑го тб этой бригады ст. лейтенант Домбровский и его заместитель по строевой части ст. лейтенант Московский во время развернувшегося сражения, в самый трудный момент покинули поле боя и оставили без управления свои подразделения.
Командир автоматной роты лейтенант Морозов (беспартийный) в ходе боя без приказа покинул участок обороны и отвел личный состав роты в тыл.
Адъютант батальона той же бригады лейтенант Гамарник [718] (кандидат в члены ВКП (б)) сбежал с поля боя и двое суток укрывался в тылу. Агитатор политотдела бригады майор Ковригин во время боев и налетов вражеской авиации два раза в паникерском состоянии убегал в тыл и показывал себя перед личным составом как трус.
Помощник начальника политотдела бригады по комсомолу ст. лейтенант Солнцев во время упорных боев в течение трех суток укрывался в тылу. Свое поведение Солнцев пытался объяснить тем, что не мог разыскать штаб и политотдел бригады. Парторг минометной роты Иполитов, в первые же дни боев, сбежал с поля боя и до сих пор не найден.
Исключительно неорганизованно работал штаб бригады, который не обеспечил управление частями в бою, не знал иногда даже их местонахождение, не имел сведений о противнике, задачи частям часто ставились непродуманно, проявляя большую суетливость и спешку. Например, бригада получила приказ занять оборону в одном из районов. На основании этого частям были указаны участки обороны и дано приказание выйти на огневые рубежи, при этом к какому сроку занять огневые позиции — штаб ничего не сказал. В результате части вышли в новый район с опозданием, не успели надежным образом окопаться и, вследствие этого, понесли большие потери в личном составе и материальной части.
В 237‑й тбр командир роты ПТР лейтенант Капустин в течение 3‑х дней ожесточенных боев старался укрываться в щелях и воронках, своим подразделением не управлял.
Командир огневого взвода истребительно–противотанковой батареи этой же бригады гв. младший лейтенант Кузнецов, после интенсивной бомбежки боевых порядков, бежал с поля боя и увел с собой личный состав взвода вместе с техникой.
По всем перечисленным фактам, для выяснения обстоятельств на месте, в соединения 31‑го тк выезжали мои работники, и в настоящее время командиры и бойцы, проявившие трусость в бою, преданы суду военного трибунала. Агитатор политотдела 242‑й тбр майор Ковригин и помощник начальника политотдела по комсомолу этой бригады ст. лейтенант Солнцев от занимаемых должностей отстранены и привлечены к партийной ответственности»{676}.
Не обошлось без панических настроений и в управлении самого корпуса. Член Военного совета 1‑й ТА Н. К. Попель вспоминал:
«…Мы с Никитой Сергеевичем, побывав у пленных (Хрущев велел докладывать ему о каждой партии), направились к [719] Шалину. Михаил Алексеевич встретил нас на полпути. Обычно Шалин умел скрывать тревогу, оставаться невозмутимо спокойным, даже когда кругом все охвачены волнением. Но, видимо, произошло нечто такое, что и его вывело из строя равновесия, заставило бежать, запыхавшись, по лесу.
— Вот… Вас искал…
Он протянул листок радиограммы. На ней одна лишь строчка:
«Оборона прорвана, войска Черниенко неудержимо бегут. Усычев».
— Кто такой? — спросил Хрущев, показывая на подпись.
— Начальник связи корпуса, подполковник.
— Верить можно?
— Не могу знать, он здесь новый человек.
— Катуков вернулся?
— Никак нет, по–прежнему у Гетмана.
— Кто знает о телеграмме?
— Только радист. Принял и сам прибежал.
— Будет молчать?
— Предупрежден.
— Товарищ Попель, немедленно — к Черниенко. Нет, не один, возьмите с собой двух политотдельцев. Они там останутся. А вы, как только выясните, вернетесь.
Я понимал тревогу Никиты Сергеевича и волнение Шалина. Корпус Черниенко вступил в бой совсем недавно. На него мы возлагали большие надежды, и если он «неудержимо бежит», открывая дорогу гитлеровцам, положение наше — никудышное.
Я поехал с таким расчетом, чтобы перехватить отступающие части Черниенко, хотя мне как–то не верилось в это «неудержимо бегут». Нет, что–то не так.
Мост у речушки разбит прямым попаданием. Не так–то легко было угодить в него — на берегу десятки глубоких воронок. Метрах в ста восточнее уже освоен объезд через смятый ивняк, по пшеничному полю.
Когда мы подъехали, навстречу неглубоким бродом шли танки. Словно обрадованные неожиданным купанием, они бодро выскакивали на отлогий берег, оставляя после себя на песке широкую мокрую полосу. С гусениц свешивались водоросли.
На переправе распоряжался подполковник в кителе, перешитом из желтой английской шинели (такие кителя входили во фронтовую моду).
— Не Коновалов ли? — повернулся я к Кузнецову и Гетману.
— Вроде бы он. [720]
Значит, это одна из бригад корпуса Черниенко. Выхожу из машины, подполковник бежит навстречу.
— Товарищ генерал, начальник политотдела бригады подполковник Коновалов… Второй батальон отходит за Псел.
— Кто разрешил?
— Тут… — Коновалов явно смущен. — Радиограмму одну перехватили…
— Поворачивайте назад. Немедленно!
На командном пункте корпуса атмосфера деловитого спокойствия. Мы ждали чего угодно, но не этого.
— Отвратительно получилось, — морщится Черниенко. — Был в частях. Вдруг радист приносит радиограмму, перехватил. Адресована командующему армией. Мы деремся, а этот докладывает командующему, будто «бежим»… Тут подходил отдельный танковый полк. Нам на усиление. А этот решил, будто противник в тыл прорвался. Сам запаниковал да еще несколько таких, как он… Вот и доложил. Еще считал, что геройский шаг совершает…
Черниенко не называл по фамилии начальника связи. Все свое презрение он вкладывал в слово «этот».
— Посадили его. Пусть трибунал решает — дурак или провокатор. Заверьте Никиту Сергеевича: корпус будет драться до последнего, но не побежит»{677}.
В донесении Управления контрразведки Смерш Воронежского фронта так изложено это происшествие:
«Отмечены случаи, когда отдельные командиры нарушают приказ НКО о скрытом управлении войсками. Начальник связи 31‑го тк Усенко открытым текстом по рации сообщил командованию армии: «…У Черниченко фронт прорван, войска бегут неудержимо…»
