Возможно, ей нужен новый парень и новый психотерапевт, размышляла Кортни вслух. Может быть, и так, признала я. Но я обратила внимание на то, что Мэтт вряд ли такой уж несостоятельный, каким описывает его Кортни. На самом деле, когда она не была занята выискиванием у него недостатков, они проводили вместе замечательные дни и ночи.
Слушая Кортни, я размышляла о пятифакторной модели личности и об отношениях. Я не задавала себе вопрос, достаточно ли общего между Кортни и Мэттом для того, чтобы они были совместимы, – судя по тому, что я услышала, это было действительно так. Меня не покидала мысль о важном результате одного исследования: высокая степень нейротизма отравляет отношения
[105]
.
Нейротизм, или склонность к тревоге, депрессии, чрезмерной требовательности и частой смене настроения, – гораздо более распространенная причина несчастливых союзов и их распада, чем несовпадение личностных качеств. Хотя сходство личностных качеств действительно способствует поддержанию гармоничных отношений на протяжении многих лет, различия между двумя людьми неизбежны. Однако важны не сами различия, а то, как человек на них реагирует. Люди с высоким уровнем нейротизма воспринимают их негативно. Тревога и оценочные суждения по поводу различий могут повлечь за собой критику и даже презрение, которые оказывают губительное воздействие на отношения
[106]
.
Иногда Кортни приходила на сеансы, вооружившись электронными письмами от лучшей подруги. В одном из них та писала, что Кортни должна «бегать, а не ходить», а в другом – что она не должна довольствоваться тем, что предлагает ей Мэтт.
– То есть если ты не должна выходить замуж за Мэтта, то почему? – спросила я.
– Он не помнит о том, что я люблю лилии, и не дарит мне их. Он не читает газеты! Я имею в виду, что это говорит об уровне его интеллекта.
– Насколько я знаю, он весьма успешный микробиолог. Разве это ничего не говорит о его интеллекте?
Кортни проигнорировала мои слова и продолжила:
– Тем не менее. Моя подруга считает, что ситуация с лилиями – это плохой знак.
– А подруга замужем? – спросила я.
– Нет, – ответила Кортни.
Я вспомнила свою собственную историю.
Я родила первого ребенка посредством кесарева сечения после трех дней схваток. Когда все закончилось, врачи сказали мне, что я должна буду привыкнуть к новорожденному и к кнопке, регулирующей подачу обезболивающих препаратов, а также смогу есть примерно через сутки. Затем они сказали моему мужу, чтобы он купил для себя еды. Вскоре он вернулся в мою больничную палату с куском пиццы, пивом, печеньем с шоколадной крошкой и мороженым. Когда я увидела всю эту еду, я была готова закричать.
Моя тетя, которая пришла в больницу, чтобы помочь мне с ребенком, быстро прогнала его из палаты и отвела в кафе. Когда она вернулась, я начала жаловаться на мужа: я бы ни за что не стала жевать свой ланч в палате у больного человека, тогда как ему не разрешают есть. Для меня это означало, что моя жизнь изменилась после рождения ребенка, а его – нет.
Тетя выслушала меня, а затем мягко сказала:
– Мэг, дорогая, думаю, у тебя слишком высокие требования.
– А у тебя слишком низкие! – выпалила я в ответ, представляя, как по вечерам тетя готовит ужин для моего дяди, прежде чем уйти на встречу с подругами, или о том, как дядя сидит и читает книгу, в то время как тетя работает на износ. «Она меня предает», – подумала я.
Сегодня, спустя много лет, я понимаю, что мы обе были правы. Тетя принадлежала к другому поколению, и она приняла такое разделение труда, которое меня не устроило бы. Но я действительно была несправедлива по отношению к мужу. Он тоже не спал трое суток. Он находился рядом, когда у меня начались схватки и когда мне делали операцию. Он беспокоился о здоровье жены и ребенка. Врач действительно посоветовал ему поесть, и он быстро вернулся в палату вместе с едой, чтобы быть со мной. (А цветы принесли через несколько минут после того, как его отправили в кафе.)
Сейчас я отношу свое плохое поведение с мужем (и тетей) на счет боли и истощения, а также непонимания того, что мы с мужем просто по-разному реагировали на стресс. Он попытался восстановить силы, съев что-то вкусное, потому что мог это сделать. Я разозлилась, потому что не могла. Вот и все.
Я сказала Кортни:
– Я анализирую все то, что ты говоришь, и как психолог, знакомый с результатами исследований в этой сфере, и как замужняя женщина, которая знает о браке многое. Я не уверена, что через десять лет лилии и душещипательные разговоры будут иметь какое-то значение для ваших отношений. Жизнь пойдет своим чередом, и вскоре вы будете слишком заняты или слишком счастливы для того, чтобы тратить время на глубокий анализ происходящего.
– Будем надеяться, – хмыкнула Кортни.
– Думаю, окружить себя друзьями, которые во многом похожи на тебя, – не так уж сложно. Вы как группа можете прийти к выводу, что все остальные поступают неправильно. Друзья способны выстроить такую критическую культуру, в которой различия воспринимаются как недостатки.
– Согласна…
– Но иногда различия – это просто различия. И порой они даже могут стать достоинствами.
По результатам исследований многолетних браков установлено, что то, что нам нужно в супружеской жизни, с течением времени меняется
[107]
. Выстраивать общее видение и общую жизнь – задача молодых пар. Когда вопрос стоит именно так, сходные качества воспринимаются как обнадеживающий фактор, подтверждающий правильность выбора, а различия могут казаться угрожающими. Однако после сорока лет, когда на первый план выходят работа, дети, дом, дела, родственники и община, семейная жизнь уже меньше сфокусирована на отношениях между самими супругами. Когда парам приходится не только ужинать и проводить выходные вместе, разнообразие навыков и интересов может сослужить хорошую службу. В таком случае различия вносят в жизнь свежую струю.
