Во время собеседований при поступлении на специальность «клиническая психология» часто можно встретить недавних выпускников колледжей в плохо сидящих костюмах, с новыми кожаными портфелями в руках. Когда я пришла на такое собеседование, на мне тоже был какой-то нелепый костюм, а в руках – новый кожаный портфель. Так как я провела несколько последних лет в лесу, мне было немного не по себе, поэтому я заполнила портфель научными статьями того преподавателя, к которому пришла на собеседование. Я приготовилась со знанием дела обсуждать его клинические эксперименты и делать вид, что меня очень интересуют исследования, которыми я, скорее всего, никогда не буду заниматься.
Однако никто так и не захотел говорить со мной об этом.
Только взглянув на мое резюме, преподаватели почти всегда взволнованно начинали с фразы: «Расскажите нам о программе Outward Bound!» Чаще всего они обращались ко мне примерно так: «Значит, вы девушка из Outward Bound!» Еще много лет, даже во время собеседований при поступлении в резидентуру, я большую часть времени отвечала на вопросы о том, что я делала, когда дети убегали в лесные дебри, и безопасно ли купаться в реке, в которой живут аллигаторы. Меня начали ассоциировать с чем-то другим только после того, как я получила докторскую степень в Беркли.
Я рассказала Хелен эту часть истории своей жизни. Я объяснила ей, что возраст от двадцати до тридцати лет – это не совсем то же самое, что годы учебы в колледже. Возможно, для кого-то жизнь в этот период сводится к тому, чтобы добиться членства в братстве Phi Beta Kappa или получить диплом одного из университетов Лиги плюща. Однако гораздо чаще идентичность и карьера зависят не от изученных в колледже предметов и не от среднего балла диплома, а от тех элементов капитала идентичности, которые открывают благоприятные возможности. Меня беспокоило то, что у Хелен нет ни того ни другого.
После того как я посоветовала Хелен найти работу, на одном из наших сеансов она сообщила, что через несколько дней начинает работать в кафе. Она упомянула также о том, что ей предложили пройти собеседование по поводу работы в студии цифровой анимации. Но Хелен не планировала туда идти: работа в кафе казалась ей «прикольной и некорпоративной». Кроме того, по словам Хелен, она не была уверена, что хочет «быть девочкой на побегушках в отделе обработки корреспонденции» в этой анимационной компании.
Когда Хелен сказала, что собирается работать в кафе, я едва не потеряла дар речи. В прошлом мне довелось не раз наблюдать то, что один из моих клиентов назвал этапом Starbucks. Все, что я знала о нехватке вакансий для молодых людей двадцати с лишним лет и капитале идентичности, говорило о том, что Хелен вот-вот сделает неправильный выбор.
В какой-то период большинство двадцати-тридцатилетних (как и я сама в свое время) остаются без работы. В итоге они либо находят занятие, которое не соответствует их квалификации, либо работают на условиях частичной занятости. Иногда это становится временным решением проблемы: позволяет оплачивать счета, пока мы готовимся к сдаче теста при поступлении в магистратуру по курсу менеджмента или пока проходим в ней обучение. Но порой (как в случае с Outward Bound) такая работа позволяет сформировать капитал идентичности, который превосходит по своей значимости все остальное.
Однако работа, не соответствующая уровню квалификации, не всегда бывает средством к достижению целей. Иногда это просто способ ничего не делать – как в случае управления горнолыжным подъемником или участия в музыкальных группах, которые один мой знакомый топ-менеджер назвал «вечными группами». Такая работа может быть очень интересной, но работодатели воспринимают подобный выбор как признак потерянности. Если после получения университетского диплома у человека в резюме слишком часто появляются непонятные записи о работе в сфере розничной торговли или в кафе, это наводит на мысль о его деградации. Такой род деятельности может негативно сказаться не только на резюме, но и на всей жизни.
Чем больше времени у нас уходит на то, чтобы занять прочное положение в профессиональной сфере, тем выше вероятность того, что, как сказал один журналист, мы станем «другими и травмированными»
[28]
. Результаты исследований говорят о том, что если человек на протяжении всего девяти месяцев занят на работе, не соответствующей его квалификации, у него может быть более высокий уровень депрессии и более низкий уровень мотивации, чем у его ровесников, – даже у тех, у которых вообще нет работы
[29]
. Но прежде чем делать вывод о том, что безработица лучше неподходящей работы, обратите внимание на следующий факт: безработица среди молодых людей в возрасте от двадцати до тридцати лет часто приводит к пьянству и депрессии в среднем возрасте даже после того, как человек находит постоянную работу
[30]
.
Мне приходилось видеть, как это происходит: умные, интересные молодые люди старше двадцати избегают реальной работы в реальном мире только ради того, чтобы на протяжении многих лет выполнять работу, не соответствующую их квалификации. Однако за этот период они слишком устают и теряют интерес к дальнейшему росту, и уже не способны искать то, что действительно может сделать их счастливыми. В итоге заветные мечты кажутся им все более отдаленными.
Экономисты и социологи сходятся во мнении, что работа в возрасте от двадцати до тридцати лет имеет чрезвычайно большое влияние на карьерный рост в долгосрочной перспективе
[31]
. Около двух третей повышения заработной платы приходится на первые десять лет профессиональной деятельности. После окончания этого периода наличие семьи и ипотечные кредиты не позволяют получать более высокие ученые степени или переезжать в другие районы страны, поэтому заработная плата растет медленнее. В двадцать с лишним лет у людей может быть ощущение, что впереди еще десятки лет, на протяжении которых они будут зарабатывать все больше и больше, однако последние данные Бюро переписи населения США говорят о том, что в среднем к сорока годам уровень заработной платы достигает максимального значения, после чего остается практически неизменным
[32]
.
