— Точнее!
— Слева в углу за кирпичом. Вот и все. Устал я что-то, ребята.
— Вот и отдохни, — заявил Артур. — Посиди в кресле, покемарь. На вот, примерь. — Он протянул мне наручники.
— Это еще зачем?
— Извини, брат. — Мой дорогой родственник развел руками. — Придется тебе немного потерпеть. Привезем то, что надо, сразу станешь одним из нас. Ну а если ты изящно пошутил, то я позвоню Гере, и он тут же тобой займется.
— С удовольствием, — подтвердил тот и сурово глянул на меня, демонстрируя готовность в любой момент достичь пределов собственного терпения, выйти из них и сделать мне невыразимо больно.
— Базара нет, — сказал я, встал, потянулся и осведомился: — А можно я пока где-нибудь поваляюсь?
— Да запросто, пошли.
Сперва меня отконвоировали в туалет, а потом отвели в небольшую, метров десять площадью, комнатушку. Там я улегся на койку с полосатым матрацем головой к окну. Новоявленные компаньоны пристегнули мою правую руку к трубе, торчащей из стены, пожелали мне спокойных снов и были таковы.
— Наконец-то, — пробормотал я, устроился на правом боку и тут же заснул.
А как иначе? Уж больно тяжелый выдался денек.
Глава 23 Стихи и музыка
— Опять понос! — приласкал мой слух грустный женский голос.
— А я принимаю меры уже после первого стула, — донеслось в ответ звонко, жизнеутверждающе, но и нежно.
Четыре с лишним часа назад я лег и уснул, хотя и не слишком крепко. Для этого нужно иметь как раз то, чего я напрочь лишен: чистую совесть и полное отсутствие всех и разных проблем. Поэтому я просто валялся на правом боку лицом к стене, уткнувшись носом в собственное плечо.
Артур с напарницей ушли, а минут через двадцать вернулись проверить, как я себя веду. Они убедились в том, что я лежу тихо, не хулиганю, и опять убыли. На сей раз по-настоящему и надолго.
Я задремал и проснулся от желудочно-кишечных проблем. Слава богу, не своих.
— Принимайте…
Я так и не узнал, что именно. Гера уменьшил звук.
Дверь растворилась. Этот поганец, неслышно ступая, подкрался поближе, постоял немного и вдруг влепил мне смачный пендель в то самое место, где спина теряет свое благородное название.
Я рванулся и зашипел от боли в запястье, прихваченном наручником.
— Что?
— Спишь, что ли? — Гера уселся на подоконник и свесил ноги.
— Уже нет. — Я потер глаза и повернулся на спину. — А в чем дело-то?
— Скучно мне! — проворчал тот.
Мачо не плачут, это каждый знает, но они то и дело впадают в лютую тоску от безделья.
— Давай споем, — предложил я. — Или спляшем.
— Попробуй, — заявил мой бессердечный страж и рассмеялся. — А я посмотрю.
— Не получится. — Я потряс скованной рукой. — Разве что ты…
— И не мечтай.
— Что же нам делать? — Я глубоко расстроился и предложил: — А давай я тебе стишок расскажу.
— О чем?
— Не о чем, а о ком, — строго поправил я. — Об альтруистах. Знаешь, кто это такие?
— Не глупее некоторых, — огрызнулся Гера и снизошел: — Валяй.
— Стихотворение! — Я улегся поудобнее и начал, жестикулируя единственной свободной рукой, с выражением:
Под разудалый смех, разбойный свист
Народ по жизни потной пер гурьбою,
А за углом опухший альтруист
Страдал, привычно маясь с перепою.
Кружась, летел на землю желтый лист.
Стяжатель пил под красную рыбешку,
А за углом небритый альтруист
Давал кому-то без отдачи трешку.
Мещане сытно танцевали твист.
Вздымались в такт и опускались руки,
А за углом несчастный альтруист
Тащил в ломбард заношенные брюки.
Нас жрет и гложет самомненья глист,
Лоснятся наши рожи от елея,
А за углом все тот же альтруист
Пьет из горла, нас искренне жалея
[4]
.
— Все, что ли? — хмуро спросил Гера.
— Могу еще государственный гимн исполнить, — сообщил я. — Приятным баритоном. Без ансамбля.
— Думаю, не стоит. — Он посмотрел на часы и заявил: — Извини, мне пора. Через две минуты футбол, «Спартак» — «Барселона».
— Наши точно продуют.
— Кто знает.
— Слушай, — оживился я. — А можно?..
— Не можно, — с удовольствием отозвался он.
— Хотя бы звук прибавь, — попросил я.
— Обойдешься, — отрезал Гера. — Не расстраивайся, в перерыве подойду, обо всем расскажу. — Тут зазвонил его телефон. — Да. Что? Не слышу! Алло! Вот черт!.. Спи, дорогой мой! — Он забросил мобильник в нагрудный карман рубашки и вышел.
— Хоть сигаретку оставь! — тоскливо прокричал я ему вслед.
А в ответ тишина. Жмот.
Я перевернулся на бок, прижал ухо к стене, дождался чудных звуков футбольного гимна. Время пришло. Игра начинается. Я тоже постараюсь поучаствовать в ней, хотя в списках и не заявлен.
Глава 24 Жестокая проза жизни
— Говорит и показывает Москва! Мы ведем наш репортаж из…
Вот и началось. Я перевернулся на спину. Где же они? Ага, вот.
Я поднял с пола собственные портки. Перед тем как лечь в койку, я их, конечно же, снял вместе с носками, а перед этим разулся. Интеллигентные люди, как известно, одетыми не спят.
Симпатичные такие штанцы, я их в Питере купил. В меру широкие, цвета хаки, с множеством карманов спереди, сзади, по бокам, на уровне коленей и даже ниже. Некоторые из них с клапанами и на пуговицах, закрепленных не нитками, а металлическими шпильками. Мне это сразу понравилось, потому и потратился.
Я расстегнул задний карман, вцепился зубами в пуговицу, потянул…
— Насыщенный цвет! — раздалось из-за стены.
Реклама, мать ее!
Я едва успел вернуть штаны на прежнее место и повернуться на бок. Дверь растворилась.
— Как насчет пивка? — весело спросил Гера. — Хочешь холодненького?
— С удовольствием, — хриплым голосом отозвался я. — И сигаретку. Я же просил.
— Еще чего-нибудь?
— Все, больше ничего не надо.
