— Потому что по пятницам я выхожу погулять и возвращаюсь домой в субботу, — пояснил он.
Через некоторое время я так и сделал, заехал и навестил. Причем не один, а с литром сорокаградусной. Хозяин дома освоил ее, родимую, практически в одно лицо.
Потом я не раз заглядывал к нему, обязательно «не один». Пока он выпивал, я сидел в старом продавленном кресле и читал очень даже неплохие детективы, которые Сева сочинял для души. Исключительно ради нее, бессмертной, потому что издатели, суки такие, их не печатали.
Раньше, в конце восьмидесятых, когда он только начал этим заниматься, они сочли его работы излишне жесткими и кровавыми, а потому не соответствующими нашей прекрасной действительности. Потом те же самые хищные акулы книжного бизнеса посчитали их же слишком мягкими, недостаточно динамичными и вынесли приговор аналогичный смертному: «Неформат».
Так Сева и жил, перебиваясь случайными заработками, мучаясь исконно русскими вопросами и находя ответ понятно где. Дни свои он проводил в гордом одиночестве. Жена, конечно же, ушла, не выдержав этого декаданса.
Потом ему повезло, он угодил «на плантацию» к успешной и раскрученной писательнице. С тех пор Сева стал чаще закусывать и несколько реже выпивать.
Но все равно каждую пятницу, как по расписанию, он обязательно заруливал вечерком в заплеванный шалман по соседству с домом, принимал на тощую богатырскую грудь граммов семьсот и приходил в игривое настроение. Сева непременно давал кому-нибудь в ухо или в нюх. Поэтому ночь на субботу он традиционно проводил в обезьяннике.
В околотке по месту жительства к нему привыкли, считали своим человеком. Когда однажды Сева слег с температурой и не прибыл в клетку, менты забеспокоились и даже выслали наряд на его поиски.
Высокий, коротко стриженный мужик в помятой, местами испачканной полотняной паре вышел из дверей отделения. Постоял немного, щурясь на солнце, на крылечке, потом спустился по ступенькам и побрел, куда ноги вели, приветливо раскланиваясь со стражами порядка, проходящими мимо.
Я двинулся следом, настиг его возле остановки и проговорил:
— Значит, все как раньше, да?
Он обернулся.
— Привет, где тебя носило? — Сева протянул лапу, внимательно осмотрел меня с макушки до пяток и заметил: — А ты, брат, что-то потощал.
— А ты, гляжу, наоборот, раздобрел.
За прошедшую пару лет мой знакомец действительно приятно округлился, порозовел лицом и сменил гардероб. Можно даже сказать, похорошел, причем настолько, что сейчас, утром, да еще и с хорошего похмелья, выглядел много лучше, чем раньше в трезвом виде.
— Имеет место, — с достоинством подтвердил он, извлек из кармана пачку не самых дешевых сигарет, угостил меня и закурил сам.
Сева сделал пару затяжек, закашлялся, с отвращением отбросил курево в сторону и заявил:
— Какая гадость!
— Это лечится, — заметил я. — По пиву?
— Хорошая мысль! — восхитился Сева. — Пошли!
— Только сначала купим.
— Обижаешь. — Он расплылся в улыбке. — Все уже куплено, охлаждено и готово к употреблению.
— Так что же мы стоим?
Глава 27 Хижина дяди Тома
— Хорошо! — с чувством промолвил я, опустошил бутылку и поставил ее на законное место, то есть под стол.
— Нормально, — подтвердил Сева, раскрасневшийся после душа, откушал белой рыбки и запил пивом. — Как и должно быть, — заявил он и вытер полотенцем пот, выступивший на высоком челе.
Да, и в самом деле неплохо. В меру охлажденное немецкое пиво мытищинского разлива, новехонький холодильник, кухня без следов копоти на потолке и паутины по углам. Чистенькая, свежая, буквально сверкающая. Явно после недавнего ремонта, как, впрочем, и вся остальная квартира. Совсем другая мебель, новая, не сказать, конечно, что роскошная, но вполне себе приличная.
— Жизнь круто изменилась, — догадался я, свернул пробку с очередной бутылки, пододвинул поближе тарелку с бутербродами.
— Я бы сказал, устаканилась, — степенно ответил Сева.
— И как давно? — осведомился я.
— С год уже. Просто тебя давно не было. Где ты таскался все это время?
— Везде и всюду, — признался я. — Ну а ты-то как? Чем нынче живут литературные негры?
— А вот прямо сейчас и увидишь, — сказал Сева и нажал на кнопку пульта. — Наслаждайся.
Это была видеозапись, сделанная на каком-то официозном мероприятии. Полным-полна коробочка, в смысле зал. Мужчины, несмотря на жару, упакованные в смокинги, дамы в платьях, более обнажающих, нежели скрывающих. Все старательно делают вид, что не рады съемке. До боли привычная икебана из набивших оскомину персонажей. Такое впечатление, что они вообще ни на минуту не расстаются. Всего несколько незнакомых лиц. Вчерашний вечер, как я посмотрю, был томным не только у меня.
— Какая прелесть. Что празднуем? — полюбопытствовал я.
— Это, брат, не праздник, а, можно сказать, тяжкий труд, — проговорил Сева и пояснил: — Акция благотворительного фонда по сбору средств для детей-сирот. Заодно по случаю открытия ресторана русской кухни «Три ермолки» в Жуковке.
— Чтобы два раза не собираться?
— Точно. — Сева кивнул. — Ты же понимаешь.
— Непременно, — смекнул я. — В итоге председателю фонда достался новый «Феррари», детишкам — пол-ящика просроченной тушенки «Конина бюджетная», всем остальным — бесплатный пиар.
— Детишки, думаю, перетопчутся, — заявил Сева. — А в остальном верно.
— Как будто никуда и не уезжал, — умилился я. — О, гляди-ка! — В кадре промелькнула та самая мадам Извицкая, мертвой хваткой вцепившаяся в средней потертости джентльмена с патологически честными глазами на широком добром лице. — Это ведь твоя хозяйка.
— Уже нет. — Сева расплылся в улыбке. — Мы расстались.
— Как это?
— Потом расскажу. — Сева махнул рукой и предложил: — Давай-ка лучше еще по пивку.
— За свободу Африки! — Мы чокнулись и освежились.
— А где эта, как ее?.. — Я провел ладонями вдоль подбородка, удлиняя лицо. — Раньше везде мелькала, а сейчас что-то не видно.
— Где-где?.. — буркнул Сева, а далее ответил строго в рифму.
Оказывается, за время моего вынужденного отсутствия в высшем свете имела место быть плановая ротация. Рафинированную петербурженку К. С. на посту первой красавицы России сменила С. К. из Иванова. Умница, тоже красавица, лет на пятнадцать моложе, к тому же одетая «более лучше».
— Чудеса в решете! — восхитился я. — А это кто с бокалом?
— Они там все с бухлом.
— Вон, возле лобстеров. — Я указал горлышком бутылки в направлении дамочки, черты лица которой наглядно демонстрировали совместимость несовместимого.
