— Гюльчатай Фидерфиш, — торжественно произнес Сева. — Неужто не слыхал?
— Каюсь. — Я повинно опустил голову.
— Ну, ты, брат, даешь! — поразился литературный негр. — Это же… ее ведь вся страна знает. — Он внимательно посмотрел на меня. — Точно не прикалываешься?
— Вот те крест, — совершенно искренне ответил я. — И все-таки?
— Ее однажды домогался сам Домогоров! — голосом рефери в ринге пророкотал Сева.
— И как, успешно?
— Понятия не имею. — Мой приятель отсалютовал полупустой бутылкой жертве сладострастия. — Там была весьма мутная история. Кто кого и как — непонятно. Главное в том, что дамочка взяла из этой темы все, что можно было.
— В смысле?
— Она поделилась горем с родной страной и ее окрестностями, — проговорил Сева и принялся загибать пальцы. — С десяток интервью в газетах и на телевидении, это раз. Книгу про то самое настрочила, два. До сих пор, хотя уже год прошел, по два раза на неделю рыдает на четвертой кнопке о порушенной невинности, это уже три. Вот оно как!
— Круто! — вяло восхитился я. — И кто такой этот Домогоров?
Сева пожал плечами и ответил:
— А я знаю?
Глава 28 Литая грудь вздымалась перламутром
Мы откупорили еще по бутылке, чокнулись донышками, выпили и дружно, как по команде, закурили.
— А у тебя тут мило, — нарушил я молчание, повисшее было на кухне. — С каких таких пряников, если не секрет?
— Какой уж там секрет. — Сева развалился на диване, погладил ладонями сытое пузцо.
Еще пару лет назад он был тощ как мартовский кот.
— Мадам поймала звезду, подняла план, а расценки, наоборот, в три раза снизила. В общем, я ее послал, в смысле ушел.
— Далеко?
— Сначала, конечно же, в запой. Не успел толком начать, как позвонили из редакции, дескать, горим-тонем, спасай-выручай.
«В чем дело-то?» — спрашиваю, а они: «Срок выходит, а эта дура в коме».
— Дура в коме — это кто?
Сева махнул рукой и пояснил:
— Машка Скокова из Мордовии. Она же Абигайл Паддингтон-Ривз, автор.
— Автор чего?
— «Лабиринты страсти». Так называется серия дамских любовных романов. Шесть с полтиной печатных листов каждый, мягкий переплет, продаются во всех киосках. Цена — полтинник. Тираж от ста тысяч.
— И что, покупают?
— Как школьники горячие пирожки на перемене! — заявил Сева. — Какая жизнь у наших баб, представляешь? Работа за гроши, начальник обязательно скот, дома дети-дебилы и муж-красавчик с пивом на диване, футбол смотрит или просто так валяется. Годы уходят, живот растет, задница с титьками обвисают, сердце покалывает. Вот они и ныряют в эту патоку, чтобы совсем не рехнуться или на рельсы не лечь.
— Ну и?..
— Вот я им и говорю: «Ну и?..», а они: «Допиши за нее, ты же можешь. Срок — две недели. Если справишься, требуй, что душа пожелает: полцарства и уборщицу тетю Зину в придачу или полторы штуки баксов». Я аж протрезвел, отхлебнул еще немножко и говорю: «Две штуки, а тетю Зину вы как-нибудь сами ублажайте». А они: «Заметано, подъезжай».
— Дальше что? — Мне стало интересно.
— Я в тот же день подкатил в издательство, подписал договор, взял Машкину рукопись и триста зеленых аванса. Купил возле дома пару ее романов и…
— И?..
— Дописывать не стал, навалял сам от начала до конца, только название оставил прежнее: «Оазис любви». Через неделю принес. Они прямо при мне прочитали и говорят: «А давай ты теперь будешь Абигайл?» — и контракт на стол. Я им: «Как же Машка?» А они мне: «Завтра будет девять дней, вот как».
— Не понял.
— Передоз, — сказал Сева и вздохнул. — Раньше-то она просто бухала по-черному, а года три назад еще и на наркоту подсела. А ведь когда-то стихи писала, неплохие. Под Ахматову.
— Значит?..
— Значит. — Мой приятель полез за сигаретой. — Три книги в два месяца, контракт на пять лет. Платят, конечно, меньше, чем Машке, но мне в самый раз.
— Теперь, выходит, ты у нас Абигайл? А можно просто Габи?
— На здоровье. — Сева, он же Габи, усмехнулся. — За такие бабки как хочешь называй.
— Ее кожа влажно блестела, алые губки, распухшие от поцелуев… — развеселился я. — И как читатель? Не плюется?
— Подмышки красавицы благоухали дезодорантом, — продолжил автор. — Нормально, пипл глотает, облизывается и просит добавки. Между прочим, все отмечают, что именно с «Оазиса любви» талант выдающейся писательницы заиграл новыми гранями. — Сева ткнул себя пальцем в пузо. — Вот так-то!
— В общем, литая грудь вздымалась перламутром, — подвел итог я. — Не замучился ты сюжеты придумывать?
— Это лишнее, — заявил известный дамский писатель, махнул рукой, сладко потянулся и зевнул. — У меня все продумано заранее. Моя героиня — девушка красивая, бедная и знатная. Первый и второй моменты сомнению не подлежат изначально, третий выясняется ближе к финалу. Обязательно появляются высокопоставленные родители. Оказывается, они много лет назад где-то потеряли ее, все это время искали и никак не могли найти. — Сева опять зевнул. — В крайнем случае возникает бабушка. Дедушки до такого счастья никогда не доживают.
— Значит, справляешься?
— За не фиг делать, — отозвался Сева. — Сплошной курорт! Райская палата для симулянтов. Десять дней, и роман готов к приему внутрь.
— А для души? — поинтересовался я и приготовился поклянчить что-нибудь из новенького.
Мой приятель покачал головой и ответил:
— С тех пор ни строчки. — Он закурил, перебросил мне пачку и продолжил: — Ни один автор более-менее приличную книгу сам не пишет.
— Это как? — удивился я.
— А так, — жестко ответил Сева. — Он просто сидит и записывает то, что ему диктуют.
— Кто диктует?
— Скажем так, тот ангел или демон, который стоит за его спиной. — Сева помрачнел. — Иногда так быстро, что записывать не успеваешь, или в час по чайной ложке. Приходит когда захочет, уходит когда вздумается.
— А твой ангел или демон куда подевался?
— Ушел и не вернулся, — сказал Сева и сграбастал со стола бутылку. — Ну и черт с ним, если честно. — Он обвел взглядом комнату. — Зато я теперь живу как человек.
— Жалеешь?
— Только раз в неделю, — сказал Сева и усмехнулся. По пятницам. И тут же иду выпивать.
— Мило. — Я мотнул головой. — Но скучновато.
— А я хулиганю, — сознался Сева.
— Это как?
— Изящно, — сказал он, допил бутылку и тут же откупорил следующую.
