Необременительный труд, как известно, облагораживает. Теперь я каждый день на людях. Обзавелся кучей знакомых, можно сказать, легализовался. Теперь я не человек из ниоткуда, а тот самый Ванька из павильона, который кофе торгует. У меня даже постоянные клиенты завелись.
Не скажу, что эта коммерция приносит запредельный доход. Иногда, чтобы официально оставаться на плаву, мне приходится добавлять в кассу из собственного кармана. Но зато всегда при деле. Да и люди порой встречаются очень интересные.
— Попробуй капучино. — Я выставил перед усачом большой бумажный стакан. — За счет заведения.
Благотворительность и бизнес, что бы там ни говорили, несовместимы. Но иногда так хочется сделать человеку что-нибудь приятное.
— Вкусно? — поинтересовался я.
— Охренительно! — отозвался москвич здешнего разлива. — У нас такого днем с огнем не сыскать. — Он допил кофе, опять вытер усы и быстренько испарился, пока я не раскаялся в собственной щедрости и не предъявил счет.
Я посмотрел на часы. Ого, и мне пора.
— Оксана!
— Да, Иван Богданович, — вскинулась пышная черноглазая дивчина, потомственная киевлянка в следующем поколении, и закрыла дамский роман в бумажной обложке.
Абигайл Паддингтон-Ривз, «Бастионы целомудрия», надо же.
— Остаешься за главную! — сурово промолвил я.
— Надолго?
— Дней на десять, не больше. Надеюсь, справишься?
Я вышел, аккуратно закрыл за собой дверь и бросил взгляд на зеркальную витрину. В ней отражался вполне себе благополучный мужик, упакованный по последней киевской моде. Черная кофта-толстовка с капюшоном, рыжеватая кожаная куртка со множеством карманов, темно-синие джинсы явно не с вещевого рынка.
И совершенно незнакомая физиономия. Точнее, новая, а потому непривычная.
Я миновал крошечный бакалейный магазинчик, безлюдный по причине холодов, павильон с мороженым, свернул направо. Дальше мне пришлось передвигаться скачками, втянув голову в плечи.
Перемирие в этих местах вроде как наступило, но кто его знает? На прошлой неделе Валюша, торгующая птицей, вдрызг рассорилась с тетками из рыбных рядов. Те впарили ей на юбилей севрюжью икру, оказавшуюся крашеной щучьей. Тут такое потом было! Визг и мат до потолка со сводами. Курочки с утками летали, как ясны соколы.
Я проскочил мимо киоска с шаурмой — в Москве такую хрен отыщешь — вышел на улицу. Потом я перебрался через дорогу и открыл дверь рюмочной, что справа от «Пузатой хаты», аналога московского «Му-Му».
Заведение было практически пустым, не считая девчушки за прилавком, мужика за столиком и большого белоснежного пса под ним.
— Привет! Я не опоздал?
— А куда спешить? — лениво отозвался Погромщик, протягивая мне руку. — Как торговля?
— Динамически стабильно. — Я потрепал пса за ухом, и тот воспринял это как должное.
— По единой? — Погромщик наполнил рюмки, и пес недовольно заворчал.
— Давай. — Рюмки встретились и устремились по своим маршрутам.
— Сегодня уезжаешь?
— Ага, — буркнул я и закусил маслинкой. — В семнадцать двадцать, львовским.
— Влад встретит?
— Обещал.
— Передавай привет и вот это. — От пакета вкусно попахивало чесночком. — Сам покупал и засаливал. Там к салу кое-что на крапиве, как он любит.
— Сделаю.
Киев — прекрасный город, совершенно не загаженный районами, превратившимися в национальные анклавы. Он счастливо избежал слоновьей болезни и последствий идиотских точечных застроек, превращающих красоту, созданную предками, хрен знает во что. Милый, компактный и удивительно красивый. В таком уютно жить. Недаром сюда в последнее время все чаще стали переезжать москвичи, утомленные прелестями кишлачной культуры. Чисто кругом, как будто только минуту назад тротуары вымыли с мылом.
Народ здесь милый и незлобивый, хотя и отсталый. Представляете, в Киеве до сих пор не принято мочиться и блевать на улицах. Они до сих пор в метро книги читают и в переходах не толкаются. Совсем не то, что в Москве, где общение граждан в местах скоплений давно уже происходит исключительно с позиции силы, исчисляемой по формуле: масса тела, умноженная на наглость.
Говорят, в начале девяностых здесь старательно не понимали русский язык. С тех пор многое изменилось. И понимают прекрасно, и говорят вполне прилично.
Украинский не так уж и отличается от русского. Лично мне хватило пары месяцев, чтобы научиться понимать почти все. А через год-другой, уверен, я стану говорить на нем ничуть не хуже людей, родившихся здесь.
В общем, сплошная красота. Местами даже похоже на Россию. Не так уж и далеко мы отъехали друг от дружки за эти годы.
Только все равно ни хрена не Россия. А я, признаться, по ней соскучился, даже сам не ожидал. Особенно по Москве, городу, где родился и вырос. Мне жутко хочется пройтись по Арбату, посидеть на лавочке на Гоголевском, проехать в слегка дребезжащем трамвае по Чистым прудам. Заглянуть в рюмочную «Второе дыхание» в Пятницкой или в ту самую чебуречную на Солянке. При условии, что там не будет Севы, ставшего дамской писательницей.
Вот я и сгоняю туда как простой интурист из ближнего зарубежья. Уже завтра скромно въеду на Киевский вокзал под бессмертный газмановский шлягер о Москве.
P.S.
Январь 2014 года
У меня зазвонил телефон. Я тут же сбросил вызов, отправил в организм полстакана, и аппарат опять заверещал.
И кто это у нас такой настойчивый, интересно? Я глянул на экран: звонок с Украины, однако номер незнакомый. Поэтому я опять нажал на красную кнопочку, но некий настырный тип продолжал названивать.
Наконец я не выдержал.
— Да, блин!
— Здорово! — донесся сквозь помехи бодрый голос Влада.
В последнее время связь на Украине работала не так чтобы очень. Но все-таки действовала, что внушало людям сдержанный оптимизм и веру в светлое будущее.
— И тебе привет, — отозвался я.
— Как вообще дела?
— Как-то не очень.
— А что Киев, стоит еще?
— Нет больше Киева.
Город, конечно, никуда не уехал. Просто он стал совсем другим, не тем, в который я в свое время влюбился. Люди тоже сделались какие-то не такие. Как будто мухоморами коллективно обожрались.
— То есть?..
— То есть тоска, — отрезал я. — Зеленая.
— А бизнес как? — Не унимался Влад. — Процветает?
— И бизнеса больше нет. На прошлой неделе какие-то патриоты или просто уроды подпалили ночью павильон с итальянскими продуктами. Оттуда огонь перекинулся на мою кафешку.
