— Загадка, — вздохнул Иван. — Есть мыслишка, что разгоны могли быть совершены не у одного Лушина, но заявлений не поступало: я успел справиться. Если и приходили разбойнички, то потерпевшие молчат.
— М-да, попотеем еще, — согласился Алексей Семенович. — Если все, то давайте, приступайте…
В своем кабинете открыли окно — оба курящие, а сидеть в дыму не хотелось, — поставили чайник, тщательно оберегаемый от глаз бдительного пожарного инспектора, уселись каждый за свой стол. Бондарев подпер широкой спиной огромный сейф, а Купцов, выбивая пальцами по крышке стола дробь, хрипловато затянул:
На заре, на заре войско выходило,
На погибельный Кавказ, воевать Шамиля.
Трехпогибельный Кавказ — все леса да горы,
Каждый камень в нас стрелял, ах ты, злое горе.
Улыбнувшись, Саша подтянул басом:
Апшеронский наш полк за Лабой сражался,
По колено во крови к морю пробирался.
И за то весь наш полк, до единой роты,
Получил на сапоги красны отвороты…
— Кстати, — оборвав пение, прищурился он, — Апшеронский полк действительно имел на сапогах красные отвороты?
— Действительно, — заваривая чай, откликнулся Иван. — Эту песню я от деда слышал, а он от своего деда, который воевал на Кавказе в Апшеронском полку.
— Все это хорошо, — беря стакан с чаем, вздохнул Бондарев. — А вот как начинать, с какого конца?
— Думаю, стоит заняться связями потерпевшего гражданина Лушина, а мне надо бы скорее повидаться кое с кем. Есть один интересный деятель. Попьем чайку, и поеду его навестить, поговорю насчет специалистов по рисованию фальшивок…
Если вспомнить прошедшие годы, то одной из примет конца шестидесятых — начала семидесятых были длинноволосые парни и девицы, называвшие себя хиппарями. Сколько хлопот доставили они народным дружинникам, милиции, собственным родителям и школе, пока это «движение» не пережило неизбежный естественный кризис и не трансформировалось в некую «систему», ставшую весьма занятным явлением современности.
У этой неформальной «системы» нет никакого официального названия, нет организаторов, своих клубов, четких символов или программы. Но тем не менее она существует и здравствует, несмотря на широкий отток и приток в нее ничем не обязанных ей членов.
Купцов вплотную столкнулся с «системой», работая в маленьком курортном городке, когда ему пришлось заниматься делом, связанным с жестоким избиением водителями-дальнобойщиками — как именуют на жаргоне шоферов междугородных перевозок — «плечевой бабы». Неискушенные люди тут же спросят — а что это за баба такая? Может быть, это нечто особенное или своеобразный сленг шоферской братии, рожденный в придорожных харчевнях и долгих поездках по грязным, разбитым российским дорогам?
В общем, они будут не так далеки от истины: один конец своего маршрута дальнобойщики обычно именуют «плечом». Отсюда и «плечевая баба» — женщина, готовая отправиться с водителем, или водителями, в нелегкий и долгий рейс, расплачиваясь за доставку в нужный ей пункт любовью в зарослях запыленных кустов на обочинах или в пропахших бензином кабинах тяжело груженных фургонов. Некоторые из таких категорий попутчиц проводят в рейсах долгие месяцы, с удивительной легкостью меняя экипажи фургонов, маршруты, республики, края и области, климатические зоны и случайных возлюбленных.
Путь «на трассу» обычно начинается с попрошайничества, чтобы набрать определенную сумму денег, хотя «системщики» не всегда в них нуждаются. Питание они добывают в забегаловках и кафе, употребляя в пищу «ништячки» — различные объедки, за которые поварам и буфетчикам и денег-то с них спросить просто стыдно. Одежду «системщики» носят самую разнообразную — чаще всего то, что им дадут бесплатно, или подобрано по случаю, или выменяно друг у друга. Одни едут на юг, и им ни к чему теплые вещи, другие мигрируют к северу, и им не нужны старые разношенные сандалеты и грязные расписные майки — обычно меняющимся нет никакого дела до того, что вещи давно не стираны, если они вообще когда-нибудь стирались, не имеет значения размер, женская это вещь или мужская. Главное — ее функциональная необходимость в данный конкретный момент. Сделка заключается, и оба счастливы, получив сандалии и майку в обмен на дырявый свитер.
Если «системщик», выходящий на трассу, курит, то сигареты он никогда не покупает, а предпочитает стрелять их у других курильщиков. Если хочет читать, то меняется книгами с такими же, как он, бродягами, производя обмен литературой аналогично обмену одеждой. Воровать запрещено моралью трассы, допускается красть только пищу.
— Поймите, я не воровка, — размазывая по лицу грязь, слезы и кровь из разбитого носа, плакала избитая водителями «плечевая баба», жалуясь Купцову на несправедливость, приключившуюся с ней на трассе. — Я их вещей и пальцем не тронула, а взяла только помидоры и хлеб, понимаете? У нас никто не крадет!
Впоследствии, вновь и вновь сталкиваясь с бродягами трассы, Иван полностью убедился в справедливости ее слов. Кстати, вещи, в краже которых шоферы обвиняли избитую ими девчонку, потом нашли у другого водителя.
А что же деньги, зачем они тем, кто питается «ништячками», носит чужое тряпье, стреляет сигареты и никогда не имеет никакого багажа? Оказывается, на них покупают «колеса» — таблетки, используемые как заменитель наркотика. Вот, пожалуй, и весь багаж.
Катят на фурах по трассам парни с длинными волосами, одетые в пеструю одежду, расплачиваясь с водителями рассказами о своем житье-бытье и свежими анекдотами, а девушки, превращаясь в «плечевых баб», расплачиваются собой. Что же до кодекса чести трассовых бродяг, то известны случаи, когда бродяги и бродяжки, передавая друг другу, довозили через всю страну посылки, отправленные по случаю кому-нибудь из них сердобольными родителями или родственниками. Хотите — считайте это явление странным, хотите — нет, но ни одна вещь никогда не пропадала.
К весне трассовые бродяги, как они выражаются, «схипают на юга», преимущественно в Крым, где ласковое солнце, теплое море, богатые базары и, главное, фрукты, до которых бродяги большие охотники. Сбившись в случайные компании, иногда весьма многочисленные, они целыми днями лежат на пляже — не двигаясь и только подставляя солнцу то бока, то живот, то спину и тщетно пытаясь обмануть извечное чувство голода. Другие поют под гитару на набережных или отправляются подработать на плантациях — правда, ненадолго.
Другим местом «летнего отдыха» бродяг с трассы является Прибалтика, где мягкий климат, мелкое море, много мягкого песка и туристов, готовых дать серебро или медь, положив их в просительно протянутую грязную ладонь, или оставить «ништячки».
Когда на небе сгущаются тяжелые облака и начинает моросить нудный дождь, возвещая близкое наступление осени, бродяги скучнеют и компании распадаются, чтобы вновь собраться в непредсказуемом составе на следующее лето. Опытный бродяга лезет в свой «ксивник» — джинсовый кошель, повешенный на лямках на шею, — и выуживает оттуда самую большую ценность, какая у него есть: пухлую и потрепанную записную книжку, в которой каждая страничка плотно испещрена «вписками» — адресами мест, где можно рассчитывать на помощь и приют у совершенно незнакомых людей в различных городах и весях. Там адреса гостиниц в сторожках и мотелей в подвалах, турбаз на чердаках и постоялых дворов в дворницких. Поэтому высшим проявлением благорасположения друг к другу у членов «системы» является бескорыстный обмен «вписками».
