Бондарев тоже достал свои сигареты. У него возникло ощущение, что Котенев опутывает его словами, как паук запутывает муху в паутине, лишая ее способности двигаться — липкие нити склеивают руки, ноги, приматывают их к телу, словно спеленывая смертельной пеленкой и усыпляя бормотанием. Катятся словечки, как округлые речные голыши, обкатанные волной, нигде не застревая, ни за что не задевая и не оставляя следов.
— Боюсь, дорогой Александр Алексеевич, мало чем смогу быть вам полезным, — развел руками Михаил Павлович. — А вы спрашивайте, если вам нужно что-то уточнить, не стесняйтесь.
— У нас есть данные, что подобная история произошла и с вами, — поглядел ему в глаза Саша. И опять хозяин кабинета не отвел взгляда.
— Что? Фантасмагория! — засмеялся Котенев. — Вас просто мистифицируют или умышленно вводят в заблуждение.
Что вы! Упаси господь от такого, да я просто не выдержал бы. Сердце, знаете ли… — Он постучал согнутым пальцем по левой стороне груди и опять засмеялся.
Бондарев молча показал ему сначала на коньяк, потом на чашечку кофе и лежащую в пепельнице горящую сигарету.
— Это? — Михаил Павлович скорчил покаянную гримасу. — Слаб человек, ничего не попишешь, грешен. Однова живем, как говорится.
— А все-таки? — решил не отставать Саша.
— Серьезно, я даже не представляю, кто вам мог подобное сморозить, чтобы не сказать более резко, — откинулся на спинку кресла Котенев, всем своим видом показывая, как он возмущен происками неизвестных недоброжелателей, отнимающих драгоценное время у сотрудников уголовного розыска. — Впрочем, когда имеешь много знакомых и волей-неволей обсуждаешь с каждым случившееся у Лушиных, может, чего и скажешь такое, что превратно истолкуют или неверно поймут. Ну а если бы в самом деле, — он трижды сплюнул и постучал по крышке стола, — то я знаю свой гражданский долг и всегда готов помочь органам.
— Значит, ничего ни с вами лично, ни с членами вашей семьи не случалось? — поднялся Бондарев. Застегивая пиджак, он подумал, что в следующий раз, если, конечно, он будет, с хозяином кабинета надо говорить по-другому, имея в руках неопровержимые доказательства и улики. Иначе все опять обернется пустой болтовней за чашкой кофе.
— Что вы! — тоже вскочил Михаил Павлович. — Просто вы поневоле стали жертвой пущенной обо мне сплетни. Впрочем, первая жертва я сам. Злые языки страшнее пистолета.
— Всего доброго, — пожав на прощание руку хозяина, откланялся гость, а Михаил Павлович любезно проводил его до дверей.
— Звоните, был очень рад знакомству. — Котенев снизу вверх заглянул в лицо сыщика и, слегка понизив голос, попросил: — Вы уж, пожалуйста, никому не распространяйтесь, ладно? А то сами знаете, начнут склонять во всех коридорах. Договорились?
— Можете не сомневаться, — заверил Саша и, кивнув на прощание секретарше, вышел.
Опять под ногами пружинит ворсистый палас, тянутся по обеим сторонам коридора однообразные двери и далеко впереди маячит облицованная белым мрамором ниша лифта.
Зря он сегодня потратил время, отправившись к Котеневу, или не зря? Черт его маму знает, этого Михаила Павловича, — вроде бы обходительный, вежливый, глазенки не шныряют по сторонам, кофе с коньячком угощает, говорит без умолку и нет в нем никакого двойного дна. Нет на самом деле или он всеми силами старается внушить, что нет?
Открылись дверцы лифта, Бондарев шагнул в кабинку и нажал на кнопку первого этажа. Внизу, в вестибюле, рядом с пустым гардеробом он увидел на стене телефон-автомат. Отыскав монету, опустил ее в щель и набрал номер.
— Иван? Это я… Мой молчит как рыба. В натуре говорлив, но не по делу, ласков без любви и радушен без приязни. Понял? По-моему, хитрован, каких мало. Я сейчас в местное отделение, а потом в контору…
Проводив визитера с Петровки, Котенев вернулся за свой стол и, выдвинув ящик, достал диктофон. Выключив его, поглядел на счетчик: прилично наболтали. Визит сыщика напугал и обеспокоил — если они вцепятся, то добра не жди. Ладно бы если только по поводу Лушина, но прямо задает вопросы о нем самом. Кто им мог болтнуть, не сам же Сашка Лушин размотал язык? Погубит тогда подлец всех, не за понюх табаку отдаст.
Успокаивающе мигали электронные часы на столе, мерно шумел кондиционер, нагоняя в кабинет прохладный воздух, а Котеневу стало жарко от невеселых размышлений. Сняв трубку телефона, он набрал номер Александриди. Дождавшись ответа, негромко сказал:
— Есть новости. Хотелось бы повидаться.
Еще Фазиль Искандер заметил, что москвичи много внимания уделяют погоде — в каждом доме громче включают радио и телевизоры, когда слово имеют представители Гидрометеоцентра, сообщающие, что ждет жителей города на следующий день — дождь, холодный ветер или палящая жара. Последнее для жителей столицы особенно тяжко — над магистралями висит дымка смога от выхлопных газов автомашин, троллейбусы и автобусы раскалены, и в их салонах натуральная сауна, только без прохладного бассейна.
С такими невеселыми размышлениями Купцов шел к работе жены Котенева, чувствуя, как набухают соленой влагой волосы на затылке и намокает рубаха на спине.
С облегчением нырнув в тень подворотни, он прошел мимо сладко посапывавшей над вязаньем бабки-вахтерши и поднялся по скрипучей деревянной лестнице на второй этаж. Ветхость здания и непритязательность интерьера Ивана не удивили. Во-первых, сейчас трудно выбить помещение в центре города, поэтому многие хозяйственники не торопятся с ремонтом — вдруг отнимут? А во-вторых, Михаил Павлович знал, куда и как пристроить свою жену, — пусть непритязательный интерьер, старенький домик, но зато приличная зарплата и можно свободно распоряжаться временем.
Отыскав десятый кабинет, Купцов постучал и, не услышав ответа, вошел. Сидевшая за столом женщина средних лет — крашеная блондинка, одетая подчеркнуто модно и ярко, — сделала ему призывный жест рукой, показав на свободные стулья.
— Я как увидела, обомлела! — кричала она в телефонную трубку, одновременно разглядывая пришедшего мужчину. — В комке, говорю, брала? А она — нет, говорит, я в комиссионках ничего не покупаю. Представляешь? Зачем, говорит, мне чье-то барахло, может, с покойничка, я для себя беру только в коммерческом. А между прочим, такая штучка в валютном, пока их не прикрыли, не меньше шестисот чеков тянула. Да, «Березки» прикрыли, зато «Калинки» открыли.
Иван присел к пустому столу и осмотрелся — стеллажи с канцелярскими папками, пять столов, и за одним из них разговаривающая по телефону блондинка. На подоконнике ухоженные цветы в горшочках, на приставном столике полный чайный набор.
— И где только деньги люди берут, — не отрывалась от телефона блондинка. — Цены-то, цены! А в магазине разве есть что? Товарный голод, как говорит один мой знакомый…
Купцов едва сумел скрыть улыбку: куда ни придешь, везде говорят об одном и том же, и между собой, и по телефону. Неисчерпаемая тема дефицита, всеобъемлющего и всемогущего, до смерти всем надоевшего и никак не желающего исчезать, как будто он подобен заколдованному призраку, способному возникать в самый неподходящий момент и в самых неожиданных местах. И живуч же этот навязший в зубах дефицит, не менее живуч, чем Кощей Бессмертный.
