— Миша! — Она поднялась и подошла к нему вплотную, заглянув в его побелевшие от злости глаза. — Извинись и перестань паясничать! Как тебе не стыдно? И потом, я просто не понимаю, что здесь такого? Ты просил никому не говорить, и я молчала, но они сами все знают без меня. Их интересовали только подробности. Что ты так взъерепенился?
Но Котенев уже успел взвинтить себя и не желал потерять ощущение, когда в груди клокочет от гнева и кажешься самому себе предельно язвительным и уничижительно надменным, словно ты полубог, снизошедший до разговора с провинившимся перед тобой простым смертным.
— Ты что, действительно такая дура? — снизу вверх заглядывая в лицо жены, спросил он свистящим шепотом, от которого Лиде стало не по себе. — Или просто ловко прикидываешься, как прикидывалась всю жизнь? Не можешь уразуметь своими куриными мозгами, чего ты наделала? Впрочем, ни ты, ни твой братец никогда не ведали толком, что творили. Дура и есть дура!
— Знаешь что… — Лида даже задохнулась от негодования и едва сдержалась, чтобы не влепить мужу пощечину. — Я тебе не наемная прачка и не домработница. Сам далеко не святой. Поэтому либо извинись и все объясни, либо…
— А что либо? — зло ухмыльнулся Котенев. И, повысив голос, заорал на всю квартиру: — Что?! Отвечай!
— Хватит! — тоже закричала Лида. — Извинись, или я уйду!
— Ах вот как? — отступил на шаг Михаил Павлович, смерив жену презрительным взглядом. — Она, видите ли, уйдет! Хорошо, пожалуй, действительно хватит ломать комедию.
Он зло начал срывать с себя рубашку и снимать брюки. Туфли не пролезали в штанины, и ему пришлось сесть на стул, чтобы скинуть их. Ничего не понимающая Лида с изумлением смотрела, как он отшвырнул рубашку, брюки и белье в угол и голый побежал в спальню, вернувшись оттуда с вешалкой, на которой висел костюм, и комплектом свежего белья под мышкой. Торопливо натягивая на себя одежду, Михаил Павлович бормотал:
— Хватит, поигрались… Я так не могу больше! — выпучив глаза, завопил он. — Понимаешь? Не могу!
— Михаил, подожди. — Лида попыталась его усадить, успокоить, но он вырвался из ее рук и, оттолкнув жену, опять убежал в спальню.
Через минуту он вернулся — одетый и с чемоданом в руке. Встав в дверях, обвел глазами комнату:
— Все тебе! Возьму только машину.
— Миша! Ты что? — Лида прижала ладони к губам, не в силах поверить в реальность происходящего. Неужели то, чего она всю жизнь так боялась, произойдет именно сегодня, сейчас, здесь, в ухоженной ее руками квартире?
— Что Миша, что?! — подбросив в руке чемодан, откликнулся Котенев усталым, слегка осевшим голосом. — Не понимаешь? Это я ухожу! Хватит с меня!
Он повернулся и вышел. Через секунду в прихожей хлопнула дверь, будто поставив точку в разговоре.
Некоторое время Лида сидела молча, обессиленно уронив руки между колен и опустив голову, потом повалилась на диван и, закрыв голову подушкой, горько зарыдала.
Остановив машину около подъезда дома Александриди, Михаил Павлович покурил — надо было собрать нервы в кулак. Хотя и распалил сам себя, чтобы наконец-то принять решение, а не вертеть, как баба, задницей в разные стороны, но скандал потребовал напряжения сил — не каждый день уходишь от жены. Да, собирался, собирался и решился. С одной стороны, получилось как-то не так, как раньше себе это представлял, а с другой — сколько еще тянуть? И момент, пожалуй, наиболее подходящий. По крайней мере, нашелся предлог.
Больше беспокоила не размолвка с Лидой, не разорванные — и, надо полагать, насовсем — отношения, а ситуация с милиционерами. Вцепились, проклятые, вгрызлись и не отпустят, пока не размотают все до конца — это Котенев чувствовал.
И тут же мелькнула мысль, что недодумал, вовремя не убрал придурка, принесшего ему весточку от Виталика из зоны, — сейчас лежал бы этот пьяница в сырой земле, и никому не было бы до него дела. Подумаешь, пропал выпущенный на волю воришка. Надо было его вывезти за город и там…
Да, знал бы, где упасть, соломки бы подстелил, а сейчас нельзя лопухом развешивать уши, надо стелить заранее, чтобы потом не кусать локотки. А помочь подстелить должен хитроумный грек, которого приставил к нему любезный Сергей Владимирович Куров.
Докурив, Михаил Павлович примял окурок в пепельнице и, вытащив из салона чемодан — так торопился уехать от дома, что просто забросил его на заднее сиденье, — переложил его в багажник, предварительно вынув из чемодана и спрятав в карман маленький пистолет. Он решил теперь постоянно ходить с оружием, особенно после случившегося у Сашки Лушина. Оружие Михаил Павлович приобрел давно, просто по случаю, и случай этот, как ему сейчас казалось, был счастливым. Когда произошла неприятность с братом Лиды, он хотел утопить пистолет в Яузе — речка грязная, как ее ни чистят, — или закопать, но потом передумал и надежно спрятал в квартире.
Поднявшись на лифте, он позвонил у дверей Александриди. Открыл сам грек. Впустил в прихожую, тщательно заперев за гостем дверь, провел того в гостиную. Там, уютно устроившись в кресле, сидел представительный седой человек в дорогом костюме.
— Наш консультант, Виктор Иванович, — представил его Лука и предложил: — Располагайтесь. Можно без церемоний и вполне откровенно.
Михаил Павлович присел, настороженно поглядывая на невесть откуда появившегося консультанта. Мужчина солидный, с располагающей внешностью и барскими повадками. Грек, чувствуется, считает его птицей высокого полета. Кто это, еще одно доверенное лицо Курова? И почему он сегодня здесь?
— Сергей Владимирович говорил мне о возникших осложнениях, — играя позолоченной зажигалкой, мягко улыбнулся Виктор Иванович Полозов. — Я просил бы вас еще раз подробно рассказать все с самого начала, чтобы нам не играть в испорченный телефон. Любезный хозяин пока приготовит что-нибудь закусить.
Перехватив его взгляд, Лука понимающе кивнул и вышел на кухню. Немного помедлив, чтобы собраться с мыслями, Михаил Павлович начал рассказывать о злоключениях с самочинными обысками, точно и сжато описывая ситуацию.
Полозов слушал не перебивая, только время от времени что-то помечал на маленьком листочке бумаги, записывая свои мысли бисерным почерком. Вытянув шею, Котенев поглядел в листочек, лежавший на столике перед консультантом, и увидел на нем столбец цифр, напротив которых были написаны малопонятные слова. Это его несколько успокоило — попади листочек в чужие руки, ничего не удастся понять.
— Как вы понимаете, записать разговор моей жены с сыщиком не удалось, а запись своего разговора с представителем уголовного розыска я привез, — выкладывая на стол кассету, закончил Михаил Павлович.
— Чудесно, — ловко подтянув ее к себе, усмехнулся Полозов. — Прослушаем. Вам, я думаю, вновь слушать запись неинтересно? Скажите, что вы знаете о приходившем к вашей жене милиционере? Сколько ему лет, какое звание, как выглядит, занимаемая им должность?
— Ничего, — развел руками Котенев. — Я же там не присутствовал. О приходившем ко мне могу поделиться впечатлениями. Рослый, даже большой по всем параметрам мужчина. Крупная голова, сильные руки, толстая шея, ботинки примерно сорок шестого размера — такие мужчины встречаются нечасто, он слишком приметен. Фамилия — Бондарев, зовут Александр Алексеевич. Он мне представился. Должности и звания не знаю. Но, судя по одежде и обуви, человек среднего достатка. Как говорится, голым и босым не ходит, но и шиковать не имеет возможности.
