Встала с кровати, прошлась по комнате.
– Колин… я должна буду умолять тебя на коленях. Скрыть от тебя я ничего не смогу, уже поздно. Но если ты заговоришь – будет плохо не только мне. Даже не так. Я просто умру, а других может постигнуть судьба хуже смерти. Ты поклянешься мне молчать о том, что сейчас услышишь?
Я даже не задумался.
Кинжал так и оставался под подушкой, всыплет мне Шарк за такое разгильдяйство по первое число. Но…
Я достал клинок и приложил к ладони. Острое лезвие разрезало кожу, показалась кровь. И я внес кинжал в пламя свечи.
– Сталью, огнем и кровью своего рода клянусь хранить в тайне все, что ты мне поведаешь. Пусть покарают меня небеса, пусть огонь сожжет меня, пусть железо обернется ржавчиной в моей руке, пусть моя кровь проклянет меня, если я нарушу эту клятву.
Слова клятвы не менялись уже несколько тысяч лет. Наверное, это была самая серьезная клятва из всех возможных.
Девушка покачала головой.
– Сумасшедший. Дай сюда руку.
Ее язычок пробежался по ранке. Раз, другой, третий, она облизнула капельку крови с губы… а я глазам своим не поверил!
Рана затягивалась буквально на глазах. Нет, шрамом она не стала, но сейчас ее покрывала плотная корочка, такая образовалась бы только через день.
– Ты меня не боишься?
Черные глаза ее блестели лихорадочным блеском. И я не выдержал.
Притянул ее к себе – и коснулся губами ее губ. Нежных, ласковых… С отчетливым привкусом моей крови. Да и не все ли равно?
Пусть даже это нечисть – я никуда ее не отпущу!
Она моя! И я ее люблю!
Зая
Я поняла, что пропала, когда губы Колина коснулись моих губ.
Великий Лес!
Это было так нежно, невероятно нежно – и осторожно, словно я сделана из тумана и развеюсь при первом прикосновении. Он целовал меня, как свою ожившую мечту.
Райшен… с ним никогда так не было.
Да и сам Райшен был другим. В Лесу все было просто. Мы знали, чем и для чего занимаемся… То есть молодежь.
А что было сейчас между мной и Колином?
Беспредельная, всепоглощающая нежность.
Он держал мое лицо в ладонях и целовал так, словно я была чудом. Поцелуй креп, становился все сильнее и яростнее, я отвечала – и осознавала простую истину.
Для меня – поздно.
Я никуда от тебя не уйду, Колин. Я полюбила тебя.
Не знаю, когда и как это произошло, но полюбила.
Когда ты не дал убить несчастную зайчишку на дороге? Когда, понимая, что тебя могут убить, стремился спасти своих людей? Когда лежал раненый и я волновалась за тебя? Когда признавался, что прекраснее меня никого не встречал?
Не важно.
Это все уже не важно, потому что я люблю.
А он?
Любит ли он меня?
Кого он любит?
Эта мысль заставила меня отпрянуть.
– Нет!
Колин посмотрел на меня так, словно я его ударила, а потом медленно перевел взгляд на свои руки.
– Нет… прости меня, пожалуйста. Я не хотел. Только не уходи, прошу тебя! Я… я бы скорее руку себе отрубил, чем тебя обидел! Клянусь!
Я вздохнула. Конечно, он все понял неправильно. Я не считала себя оскорбленной, наоборот. А теперь предстояло объяснить ему, что глупые человеческие обычаи не имеют ко мне никакого отношения. Меня нельзя оскорбить несоблюдением их непонятных ритуалов, потому что я не человек.
И это было страшно.
Колин
Я… Это случилось против моей воли, но по моему желанию. Я обнимал ее. И целовал мою ожившую мечту.
А она отвечала мне. Ужасно неумело, но – искренне, в этом я не мог сомневаться. И ее громадные голубые глаза смотрели так доверчиво… А потом она отпрянула.
– Нет…
В этот миг мне стало страшно.
А если она сейчас уйдет? И я никогда ее больше не увижу? Если я ее обидел? Оскорбил, сам не понимая и не желая этого?
Светлое небо, помоги мне!
Я же не смогу без нее жить! Я что-то говорил, пытаясь объясниться, но она определенно меня не слушала. А потом на мои губы легла маленькая ладошка.
– Не надо, Колин. Ты меня не обидел.
И я понял – это правда. Но…
– Остановила я тебя по другой причине. Ты сейчас как слепец в темноте. Сначала я должна все тебе рассказать, а потом ты сам решишь, хочешь ли иметь со мной что-то общее.
– Можешь ничего не рассказывать, – пожал я плечами. – Мне все равно. Только скажи, ты останешься?
– Пока ты меня не прогонишь.
Я выдохнул.
Господи, спасибо тебе! Клянусь, я подарю храму пару подсвечников! За такое – и золотых не жалко.
– Никогда.
Голубые глаза оставались строгими.
– Сначала выслушай меня до конца, а потом поговорим.
Я кивнул.
Что бы она ни сказала – она останется. Потому что я люблю ее и никуда не отпущу. Остальное – не важно. А… что она делает?
Девушка прошлась по комнате, остановилась в дальнем углу и скинула плащ на пол.
– Смотри.
В следующий миг она начала… изменяться.
Ощущение было такое, словно на картинку, нарисованную на песке, плеснули водой. Контуры женщины потекли, смазались, волосы словно бы охватили ее с ног до головы, закрывая лицо, она стремительно принялась уменьшаться… и спустя секунду на полу сидела симпатичная белая зайка.
Я словно остолбенел. То есть я все видел, все осознавал, но… на меня просто ступор нашел.
Зайка забарабанила лапками по полу, потом прыгнула поближе ко мне. И еще.
Когда она запрыгнула на кровать и ткнулась мне в лицо мокрым холодным носом, я отмер. Стиснул зверушку, поднял, повертел… и выдал нечто четырехэтажное.
Моя заюшка?
Безусловно, это она. Но… КАК?!
Зверушка требовательно дернулась – и я послушно разжал руки.
Два прыжка в другой конец комнаты, к плащу – и контуры зайчишки смазываются. На этот раз ее словно окутывает тень, она расплывается, шерсть волной уходит внутрь тела – и вот спустя пару минут на полу уже сидит моя лесная фея.
Оборотень?
Зая
Должна сказать, я рисковала. И в то же время – не очень. Колин мог убить меня. Во время превращения оборотни очень уязвимы, хватит одного-двух ударов. Кстати – само превращение прошло намного легче. Ни боли, ни судорог, просто волна пробежала. Даже чуть приятно.
