С утра следующего дня розысник занимался бумагами, коих накопилось многовато. А Лязгин в отношении порядка в бумажных делах был суров. И то! Все проверяющие смотрели в первую и главную очередь дела и прочие бумаги. Оформлены они по правилам красивым понятным почерком — стало быть, работают хорошо. Однако же и за эффективность, результативность расследований спрашивали тоже. Коли совершено преступление, то есть и преступник, который должен быть изобличён и наказан по закону. В любом деле должны были быть достаточные для доказательства вины преступника улики, свидетели и признание его самого в совершённом злодействе. А коль не захочет сам говорить, можно и палача привлечь, попытать.
Время за бумагами пролетело быстро, и лишь когда здоровенные напольные часы пробили двенадцать, Андрей спохватился. Пора к Засекиным, как обещал, а слово надо держать. Правда, и похороны будут после полудня. Но надо учесть, что придётся пешком добираться до Кронверкского проспекта, а на это немало времени уйдёт. Ведь это на другом берегу Невы, за Заячьим островом с его Петропавловской крепостью.
Часа через полтора неспешного шага Андрей подошёл к дому Засекиных. Встретивший его управляющий сразу проводил розыскника в кабинет молодого князя. Оба Засекина — отец и сын — находились там, оба — в чёрных траурных одеждах с мрачными лицами. В принципе, Андрей другого и не ожидал увидеть. Горе придавило людей.
Он поздоровался и, дождавшись приглашения сесть, присел на краешек кресла. Константин Васильевич упёрся в лицо розыскника тяжёлым взглядом. Медленно подбирая слова, он нашёл возможность похвалить розыскника.
— Да, молод, однако — ухватист. Гляди-ка, быстро на убийцу и его пособника вышел. Сомневался я было, как тебя увидел, да выходит — зря. Ну что же, все в сборе? Пошли.
Князь неожиданно легко встал, за ним поднялись Игорь Константинович и Андрей.
Все трое спустились в подвал и остановились перед закрытой дубовой дверью. Игорь Константинович легонько стукнул костяшками пальцев; дверь тут же открыли изнутри.
Первыми вошли князья, за ними — Андрей. В довольно обширном помещении без окон, освещенном свечами, находились, кроме вошедших, трое. Одного Андрей узнал сразу — это был вчерашний, переодетый в штатское, офицер. Ещё двое с чёрными мешками на головах были привязаны к деревянным козлам, на которых обычно пилят дрова.
Князья уселись на лавку у стены.
— Начинай, Виктор.
Офицер сорвал мешок с головы ближнего из узников. У Андрея перехватило дыхание — он сразу узнал злодея: сам садовник Павел, собственной персоной. Садовник озирался, щурясь от света свечей, и исподлобья поглядывая на присутствующих людей.
— Расскажи-ка, Павел, если это твоё настоящее имя, как ты убил Марию Владимировну? Кто помогал тебе свершить злодейство? По чьему наущению действовал? — Голос Константина Васильевича был ровен, ничто не выдавало волнения или других чувств — гнева, ярости.
— Не виноват я ни в чём, ваша светлость, облыжный оговор!
Князь повернулся к Андрею.
— В медицинских анализах мышьяк, как предполагаемый яд, не обнаружен. Так?
— Так, — подтвердил Андрей.
— Тогда как у вас возникло подозрение в злодействе садовника?
— Увидел, как он заходит к человеку по прозвищу Поганка. Сей знахарь известен своим колдовством чёрным и умением составлять самые различные зелья, в том числе и для отравления. Провёл обыск в комнате садовника, где была обнаружена склянка с подозрительной жидкостью. Всё происходило при свидетеле — управляющем домом. Мы сразу же испробовали жидкость на собаке, которая почти мгновенно сдохла.
— Хм, довольно внятно и чётко.
— Оговор, ваша светлость! — возопил Павел.
— Давай послушаем второго, — не обращая внимания на дёрнувшегося Павла, спокойно сказал князь.
Переодетый офицер сдёрнул мешок с головы второго узника. Лицо его было отвратительным — сморщенным, в многочисленных бородавках. Маленькие глазки злобно посверкивали.
— Как твоё имя, назовись, — сказал князь.
— Я уж и забыл его за давностью лет. Раз все зовут Поганкой, зовите и вы так — я уж привык.
— Мерзкое прозвище.
— Какое уж есть, не сам придумал.
— Знаком ли тебе этот человек?
Поганка повернул голову в сторону садовника. Тот под взглядом знахаря сжался, втянув голову в плечи.
— Конечно, я его знаю уж лет пять. Это бывший кавалергард Савельев.
Среди присутствующих пронёсся невольный вздох изумления. Такого поворота никто не ожидал.
— Давал ли ты ему смертельного зелья?
— Давал, чего уж скрывать. По его просьбе. Изготовил самого лучшего.
— Для чего? Он тебе сказывал?
— Нет. Обмолвился как-то мельком, что наказать строптивицу хочет.
— Савельев, как тебя в самом деле звать?
— Павел, — глухо ответил садовник.
— Ну-ка, поведай нам, какую строптивицу ты хотел наказать и за что?
Бывший кавалергард и нынешний садовник помолчал, собираясь с духом. Затем начал.
— История давняя. В юности служил я кавалергардом. Я тогда был молод и хорош собой, без этого безобразного шрама на щеке. Влюбился в Марию Владимировну, но она, несмотря на все мои старания, отвергла мои ухаживания. Видно, рылом не вышел… Предпочла вон его, Игоря. Я забыть пытался, начал пить. За пьянку меня из кавалергардов перевели в рядовой пехотный полк. Жизнь наперекосяк пошла, не в радость всё, одна горечь… Вот и взыграло самолюбие. Ничего не надо было, душа горела желанием мести за неудавшуюся жизнь. Вот и поквитался.
Все ошарашенно молчали.
Потом Игорь Константинович спросил:
— Легче стало?
— Ничуть.
— Знаешь, что тебя ждёт?
— Я умереть не боюсь.
Молодой князь кивнул головой.
— Теперь понятно, почему она пала жертвою, а не я. Я уж думал — я мишень, она случайно умерла. Мерзкий подлец! — гневным криком разорвал тишину подвала голос молодого князя. — Ты лишил жизни беззащитную женщину. Теперь пришёл твой черед, Савельев, испить вместе с этим, — князь кивнул головой на притихшего колдуна, — горькую чашу. Вдвоём с Поганкой гадили, вдвоём и изопьёте.
Князь достал из кармана склянку и поставил её на лавку.
— Руки о тебя марать не хочу, мерзавец. Виктор, дай каждому поровну.
Офицер взял склянку и поднёс её к пламени свечи, чтобы определить, сколько в сосуде осталось ядовитого зелья.
Подошёл к бывшему кавалергарду. Павел воскликнул:
— Не хочу умереть, как собака, — хочу воином!
— Какой ты сейчас воин? Ты был кавалергардом, опустился до садовника, а потом стал мерзким и подлым убийцей женщины, вся вина которой была лишь в том, что она любила другого и вышла за него замуж. Совершил низменный поступок — так не пачкай офицерской чести, умри, как тать!
