Сразу за дверью, в обширных сенях, лежал толстый ковёр. Наверх, на второй этаж, вела лестница — широкая, с балясинами по бокам. Явно подсмотрел идею хозяин где-то в благородном доме. По лестнице этой и повёл купец Андрея. За ними неотступно шёл парень из прислуги.
Купец с лестницы свернул направо и открыл дверь.
— Вот, светёлка моей доченьки, Елизаветой её звать.
Они вошли в комнату. Андрей внимательно осмотрелся. Уютно, чувствуется женская рука — не то, что в его холостяцкой квартире.
— Посмотрите в шкафу вещи дочери, не пропало ли чего, — предложил Андрей купцу.
— Это лучше жена Пелагея знает, — ответствовал тот.
— Так позовите.
Купец обернулся к слуге.
— Иван, ты что — не слышал? Зови сюда супружницу мою.
— Я бы хотел комод осмотреть, — сказал розыскник.
— Делайте всё, что считаете нужным, — согласился купец.
Андрей стал выдвигать ящики. Так, внизу бельё, выше — украшения дешёвые, всякие ленточки, подвески.
Вошла супруга купеческая — с зарёванным лицом.
— Ну-ка, перестань реветь, — цыкнул на неё купец. — Я тебе человека привёз из юстиц-коллегии — самого наилучшего. Он нашу дочь в два счёта найдёт. Вещи Лизаветины в шкафу посмотри — не пропало ли чего.
— Никак обокрали! — ахнула хозяйка.
— Окстись, Пелагея! — урезонил её купец. — Делай, что велено!
Купчиха открыла дверцы шкафа. «Ох и здоровенный! — изумился про себя размерам шкафа Андрей. — Чуть не в половину комнаты моей квартирки».
Пелагея живо перебрала вещи.
— Всё на месте.
— А драгоценности у неё были? — поинтересовался Андрей.
— А как же! — чуть ли не с обидой в голосе ответила Пелагея. — Девка на выданье — куда без них? Не голытьба же!
— Проверьте, пожалуйста.
Пелагея подошла к сундуку в углу комнаты, откинула крышку, порылась немного. Лицо её покраснело.
— Нету шкатулки. Вчерась ещё здесь была. В ней же всё самое ценное лежало! — ахнула купчиха.
— Ты хорошо смотрела? — встревожился купец.
— Да хорошо! Как её можно не заметить — она же не иголка.
Андрей уселся за стол.
— Дайте мне бумагу и чернила.
— Иван, слышал? Принеси! — распорядился купец. — Возьми внизу, в моём кабинете.
Слуга принёс письменные принадлежности.
— Успокойтесь и перечислите всё, что в шкатулке лежало, — обратился Андрей к Пелагее.
— Сразу и не упомню, — запричитала купчиха.
— Как это — не упомню! Я скажу! — вспылил купец. — Так. Кольца серебряные — четыре штуки, браслет из серебра с рубином, потом — кольцо златое, перстень с изумрудом. Перстень редкостный — вроде как чаша на перстне, а в чаше — изумруд. У голландцев купил. Ещё — ожерелье жемчужное, цепочка златая шейная. Чего забыл? Да, серьги ещё. Одна пара — из серебра, колечками, и две пары — золотых. Одни — тонкой работы, в виде ладьи с распущенным парусом, другие — в виде бабочки с расправленными крыльями. Вроде всё. Ой — нет, брошь ещё забыл. Сделана в виде цветка — ромашки.
— Какая ромашка, Аполлинарий? Колокольчик на стебельке и с листочком, — подала голос Пелагея.
— Мне всё едино — лишь бы красиво да дорого. Вот теперь всё.
Андрей едва успевал записывать. Многовато у девчонки побрякушек было. Только вот где они?
— Сколько лет дочери было? — поднял глаза Андрей на купчиху.
— Почему было? — Пелагея навзрыд заплакала.
— Ну, я имел в виду — когда она ушла, — неуклюже попытался исправить свою оплошность Андрей.
— Семнадцать годов, в самом соку девчонка!
— Может, влюбилась она в кого да к избраннику тайно перебралась? — высказал предположение Андрей. — В таком возрасте, когда чувства сильнее разума, может случиться всякое…
— Не было у неё никого, подружка одна только, — начал сердиться купец.
— О ней мы ещё поговорим, — сказал Андрей. — Опишите, как Елизавета выглядела?
Купец провёл вдоль своего тела обеими руками:
— Во!
— Понятно. — Андрей повернулся к купчихе. — Какого роста дочь?
— Чуть меня выше.
— Худая, толстая?
— В теле.
Ясное дело — в папеньку, наверное, телосложением пошла.
— Глаза какие?
— Обыкновенные.
— Серые, синие, чёрные?
— Серые.
— Нос?
— А что нос?
— Прямой, картошкой?
— Зачем же картошкой? Как у меня. — Пелагея дотронулась пальцем до своего носа.
— Губы?
— Красивые, бантиком.
— Пухлые?
— Ну да, я же и говорю.
— Приметы особые были?
— Это ещё чего?
— Ну — родимые пятна, шрамы?
— Откуда шрамы? — испугалась купчиха. — Вот родинка маленькая у нее была на шее, вот здесь, — Пелагея показала на левую сторону шеи, почти у основания — чуть выше ключицы.
— А портрета дочери нет? — поинтересовался Андрей.
— Как же — есть, лучший художник рисовал.
— Писал, — механически поправил Андрей.
— Пишут пером, а портрет рисуют, — изрёк купец.
Пелагея вышла из комнаты и вскоре вернулась с портретом размером в локоть, в богатой резной раме.
— Вот.
Действительно, портрет был хорош, явно писан рукой если не выдающегося, то, несомненно, талантливого художника. На Андрея смотрело милое девичье лицо, в глазах — грустинка. Пышные волосы собраны в толстую косу, переброшенную на грудь. Андрей постарался запомнить облик девушки.
— А теперь отведите меня к подруге, с ней хочу поговорить.
— Чего говорить, искать Лизоньку надо, — подал голос купец. — Дочь пропала, шкатулка с ценностями немалыми исчезла, а я пока вижу одни пустые разговоры.
— Я же не учу вас торговать, вот и вы мне не мешайте, — отрезал Андрей.
Пелагея молча накинула платок на голову.
— Пойдёмте, сударь.
Идти было недалеко — через три дома по Гороховой улице.
Подружка оказалась дома. Дом тоже был купеческий, но поскромнее, хоть и в два этажа.
Увидев купчиху, девица — подружка Елизаветы — покраснела. «Дело явно нечистое — она что-то знает», — заподозрил Андрей.
— Сударь из этой самой… полиции, — представила Андрея купчиха. — Дочь нашу искать будет, с тобой вот поговорить хочет.
