Вот-вот. Эти двое, которые его кинули, небось так же думают: какой хороший мальчик им попался, ну просто чудо, какой классный поступок он совершил, самый лучший в мире!
Нет, не появится он сегодня на занятиях! Поедет домой, немного очухается, возьмет концертную одежду: сегодня выступление в «Пикассо». Там встретится с Петром. У него всегда есть какие-то заначки. Может, даст в долг, пусть и под проценты. Или посоветует, у кого можно перехватить деньжат. Для приятелей Петра, которые захаживают в «Пикассо» чуть не каждый вечер, сто баксов – это такая мелкота, они за вечер в казино в десять раз больше просаживают. А Сергей им все отдаст! Каким угодно способом, может, не так скоро, но отдаст. Главное – получить эти деньги не позднее сегодняшнего вечера. Ну, завтрашнего в крайнем случае. Чтобы Майя ничего не успела подумать…
О господи, а как же быть с занятиями, с этими двумя школами, детской и взрослой?!
Да никак. Майя сейчас заявится во дворец, будет ждать Сергея, обнаружит, что все уже собрались, а его все нет, – и сама проведет уроки. И у детей, и у взрослых. Конечно, разозлится…
Да ладно, она не умеет злиться долго. Ну, накажет Сергея как-то, ну, зарплаты лишит на месяц, ну, отстранит от занятий. Это тяжело, конечно, но самое тяжелое было бы – увидеть однажды сомнение и подозрение в этих глазах, в которых раньше видел только безоглядную доверчивость и любовь. Вот этого уж точно будет не пережить!
Россия, Нижний Новгород, наши дни
– Интересно, поверила мне ваша тетя? – задумчиво спросила Тоня. – Кажется, не очень. И вообще, она меня осуждает… С другой стороны, это же кошмар – вляпаться в такую историю!
– Поверила, поверила, – успокаивающе усмехнулся Федор. – Иначе она вас просто не выпустила бы из дома и не успокоилась бы, пока не вызвала полицию. Тетя Люся такая поборница правопорядка, просто спасу нет.
– Ага-а, – обиженно протянула Тоня, – а откуда вы знаете, может, мы ушли, а она сейчас быстренько позвонила в полицию и уже пустила по нашему следу целую группу захвата!
Она опасливо оглянулась. И Федор оглянулся, что было сущей дуростью.
Никакой группы захвата, конечно, не было, хотя бы потому, что тетя Люся никуда не станет звонить. Тоня могла думать о ее реакции что угодно, но Федор-то видел, с каким выражением тетушка слушала сбивчивый рассказ странной гостьи (вернее, пленницы, если вспомнить, каким образом Тоня попала к ней в квартиру!). Это был оживший сериал, а тетя Люся, при всей своей внешней воинственности и безоглядной храбрости, была дама насквозь романтическая и на редкость доверчивая. Она бы и не в такое небось поверила, потому что жаждала необычайностей всей душой.
К тому же Тоня и в самом деле не врала. За это Федор мог ручаться. Слишком она потрясена тем, что случилось, и даже сейчас, пересказывая им, совершенно посторонним людям, эту историю, не просто пыталась оправдаться – снова переживала этот кошмар. Вот Федор и поверил.
Возможно, он и впрямь был «никаким психологом», по ярлыку одной рассвирепевшей педагогической дамы (что и послужило причиной увольнения из школы – как бы по собственному желанию, а на самом деле – потому что директриса, человек, в принципе, умный, просто не нашла в себе сил выстоять против озверелого педагогического коллектива, который возненавидел школьного психолога с тем же единодушным женским пылом, с каким возлюбил его в первые дни появления Федора в школе). Да, так вот, возможно, он был никаким психологом, но изобретательное вранье от невероятной правды мог отличить запросто.
Почему-то по жизни это было всегда, сколько он себя помнил. И именно благодаря этому своему свойству он сразу поверил, что во всех этих бреднях, нагромождаемых вокруг картины, во всем этом сонмище слухов есть что-то такое… истина есть! Он ни на миг не сомневался, что все невероятные события происходили в действительности. Но связаны они были не с какой-то там мистикой, вроде как в гоголевском «Портрете» или в «Портрете Дориана Грея» Оскара Уайльда, а с поступками совершенно конкретных людей.
Федор мог только догадываться о том, кто эти люди. Но, к сожалению, выяснить это точно, проверить свои догадки у него не было никакой возможности. Как сказал бы поэт, за древностию лет. Можно было только верить и предполагать.
Поездка в Италию, на которую он очень рассчитывал, ничего не дала. Да и что она могла дать? Ну, побывал на месте описываемых событий, ну, подышал, так сказать, тем самым воздухом… и то сомнительно, поскольку воздух в самом центре Рима за более чем двести лет изменился самым разительным образом – в основном благодаря бензиновым парам. Так все его догадки и предположения ими и остались.
Нет, все-таки нельзя сказать, что потратил время и деньги впустую! Хотя бы – или прежде всего? – потому, что решил возвращаться не прямым рейсом, а через Париж, и вот там-то, в аэропорту Шарль де Голль…
Он очень хотел сесть в самолете рядом с ней, но она этого явно не хотела. Понять, что Тоня изо всех сил старается держаться от него подальше, мог бы и менее проницательный человек. И не потому, что просто не обратила на Федора внимания или он ей не понравился. Особенно неотразимым Федор себя не считал, но женщин он все-таки привлекал, особенно когда хотел привлечь, а эту женщину – да, хотел. И не просто привлечь… И чувствовал, знал, не сомневался: между ними что-то промелькнуло, проскочило, что-то произошло с самого первого взгляда. И Тоня этого испугалась. Или чего-то другого. Испугалась, испугалась – у нее глаза были просто-таки до краев наполнены страхом…
Поэтому он и хотел оказаться с ней рядом, разговорить, успокоить, расположить к себе, может быть, проложить между ними какие-то мостки.
Ну ладно, сесть рядом в самолете не удалось, но, может, подойти к ней в аэропорту… Однако у Федора вытянулась физиономия, когда уже в Нижнем из толпы встречающих к Тоне вдруг кинулась девчоночка лет шести в смешной вязаной шапочке со множеством разноцветных помпончиков, которые качались туда-сюда, как цветы под ветром. Тоня обняла девочку, зацеловала. Дочка, понял Федор, увидев их лица.
Ну, дочка – это пустяки, то есть это даже хорошо, против наличия дочки он совершенно ничего не имел, но вот против того высокого, вальяжного парня с рыжей бородкой, который с хозяйским видом подошел, небрежно улыбнулся, небрежно приобнял Тоню…
Дальнейшее Федор досматривать не стал. Схватил такси и умчался из аэропорта, клацая зубами от ревности!
Откуда что взялось, вообще-то говоря?! Какое он имел право на эту ревность? Но вот – взялось, и право почему-то имел…
Уже довольно далеко от аэропорта, когда поднялись по Карповскому мосту и помчались по проспекту Гагарина, он маленько пришел в себя и начал соображать, какого же дурака свалял. Ну с чего он взял, что это был муж? Мало ли кто мог женщину встречать? Друг, товарищ и брат, например. Сосед, в конце концов. Да уж… Факт тот, что Тоня даже не оторвалась от девочки, когда этот красавчик к ней подошел, даже не повернулась в ответ на его похлопывания. Может, он и муж, но… может, нелюбимый? Может, вообще бывший?
