— Пусть полюбуется, на какой рухляди катаемся… — мстительно бормотал опер. — Хотя что ей?… Где она и где мы… Из того бюджета нам ни копейки не свалится.
Клон, будто догадавшись, что речь идет о его дочери, снова зашевелился и осторожно тронул Асю за руку.
— Мы ведь в Шереметьево едем?…
Прелесть посмотрела на Шорохова, но тот демонстративно отвернулся: мол, взялась успокаивать — сама и расхлебывай.
— Да, — ответила она. — В Шереметьево. Только другой дорогой.
— Когда же она прилететь успела? — спросил Криков. — Обещала послезавтра вечером.
— Утром. Сегодня, — скупо произнесла Ася.
— Прекрати, — прошипел Олег. — Сама себе нервы мотаешь. Фальшак уже никуда не денется… Алик, останови, пожалуйста.
Тот притормозил возле застекленного перехода и выжидательно глянул в зеркало.
— Проваливай, Прелесть, — приказал Шорохов. — Не нужно тебе это.
— Не бойся, я на долю не претендую, — процедила она.
— Доля… Об этом что, в газетах уже написали?! Алик…
— Мир слухом полнится… — отозвался опер. Шорохов вздохнул.
— Вылезай, Ася. Дальше ты не поедешь. Прелесть, помедлив, распахнула дверцу и выбралась из машины.
— Вы напрасно с ней ругаетесь, молодой человек, — проблеял Криков. — Не ругайтесь, не надо. Вы так друг другу подходите…
— Слушай, ты!.. Специалист по подходам!.. — Олег скривился и замолчал. — Ладно… Погнали.
Оператор газанул, и «БМВ», отъехав от тротуара, проскочил перекресток уже на «желтый».
Август убивал духотой. Термометр в кабине показывал плюс двадцать пять, снаружи было на десять градусов больше. За тонированными стеклами неслась пегая улица. Ночью был дождь, утром еще оставались какие-то лужицы, но к обеду асфальт просох и раскалился. Шорохов хрустел пальцами и с вожделением думал о декабре.
— Куда вы меня везете? — неожиданно спросил Криков.
Олег, максимально затягивая паузу, принялся ковырять в зубе.
— Стройку объезжаем, — ответил за него Алик.
— Какую еще стройку? — возмутился старик. — Это же в другую сторону!
Возразить было нечего. Насчет «другой стороны» Криков преувеличил, однако если бы они действительно ехали в Шереметьево, то были бы уже на месте.
— А станнером нельзя… — с сожалением заметил Алик.
Шорохов посмотрел на его глаза в зеркале и грустно кивнул.
— Как-нибудь… Недалеко уже.
«БМВ» свернул у «Петровско-Разумовской» и, сбросив газ, вкатился на бесплатную парковку перед новым супермаркетом. То ли из-за жары, то ли еще по какой причине, машин почти не было, а те, что стояли — штук десять-пятнадцать, не больше, — терялись на обширной площади, как горошины в тазу.
Отдельно от этих горошин, слева у ажурной ограды, вольготно расположился кремовый «Линкольн». Алик отъехал вправо и тоже пристроился у забора, вдали от разноцветного стада «Жигулей» и подержанных иномарок.
— Сейчас я выйду, — предупредил Олег.
— Ну это ясно…
— Выйду и направлю на тебя станнер. Чтобы они увидели. А ты отрубишься. Так, чтобы они увидели, — повторил он с нажимом.
— А надо?… — обронил Алик.
— Лучше я понарошку, чем они взаправду.
— Согласен.
— Они могут оставить наблюдателя, так что полчаса не рыпайся.
Олег обошел «БМВ» спереди и ободряюще подмигнул. Когда он приблизился к окну водителя, станнер был уже в руке.
— Лбом в руль, — сказал он шепотом, хотя «Линкольн» находился метрах в пятидесяти. — Чтоб издали было заметно. Только на бибикалку на попали. Раз…Два…
Не досчитав до трех, Шорохов нажал на курок. Алик замер на вдохе, — получился жалобный всхлип, — потом медленно, словно и впрямь стараясь не задеть клаксон, уронил голову вперед.
— Не в обиду, Аллигатор, — душевно произнес Олег, — но так будет лучше. Сейчас еще… формальности, сам понимаешь Ничего личного.
Шорохов вытащил мнемокорректор. Просунув руку в окно, он взял Алика за волосы и приподнял. В глазах у оператора читалось недоумение. Чтобы снять все вопросы, пусть и немые, Олег закрыл ему последние три часа. С запасом.
Вытащив Крикова из машины, Шорохов повлек его к лимузину. Старик сопротивлялся, но скорее морально: гнусавил про свою доверчивость, про его, Олега, непорядочность и про что-то еще, все в том же духе.
Шорохов, придерживая его за тонкий локоть, продолжал повторять про себя «фальшак… фальшак…», и, кажется, это помогало.
Одно из черных, абсолютно непроницаемых стекол «Линкольна» медленно опустилось, но в сумрачном салоне Олег так ничего и не разглядел. Он подвел Крикова к открытому окну и поставил, как манекен. В машине молчали. На секунду из тени вынырнуло чье-то немолодое лицо, — Шорохов даже не успел сообразить, мужчина это или женщина, — и вновь скрылось в глубине.
— Он? — спросил наконец Олег.
— Вам виднее, — откликнулся женский голос. И повелительно добавил: — С нами поедете.
— Нет. Товар-деньги, и гуд бай. — Шорохов спохватился, не слишком ли он вольно про живого-то человека, но подумал, что капля цинизма не повредит. Крикова ведь тоже не на пироги папочку приглашала.
Передняя дверь открылась, и из машины вышел Федяченко. Формы на нем не было: подполковник милиции, разъезжающий на «Линкольне», — это все-таки перебор. Федяченко был одет в хлопковые брюки и полосатую тенниску.
— Будьте добры, Шорох, постойте минутку, — сказал он. — И не двигайтесь.
— Что, и тут у вас снайперы?
Федяченко, не ответив, направился к «БМВ». Вразвалочку дойдя до машины, он прикурил, осмотрелся, якобы рассеянно, и так же неторопливо вернулся назад.
— Хорошо, — мурлыкнул он, отбрасывая окурок. — Садитесь, Шорох. Но только… Вы же понимаете… В вас будут целиться. Все время. И не я один. Извините, простая формальность…
— Ничего личного, — поддакнул Олег. — Но я никуда не поеду.
— Это не обсуждается, Шорох. — Федяченко улыбнулся. — Я же сказал: вы под прицелом. И попали под него раньше, чем здесь появились.
— За неподчинение выстрел в затылок? — равнодушно спросил Олег.
Федяченко опять улыбнулся.
— Не меньше трех. Я озабочен безопасностью моего доверителя. Садитесь, Шорох.
Сзади в лимузине находились два широченных кожаных дивана Олег плюхнулся спиной вперед. Места напротив были заняты: пара неподвижных типов по бокам и худощавая женщина в центре. Крикова. Все трое смотрели на него, но смотрели по-разному.
Мадам вице-спикер следила не за руками — для этого у нее были охранники, — и далее не за мимикой. Она сверлила Шорохова прямым настойчивым взглядом, при этом ее собственные глаза могли бы конкурировать с односторонними окнами «Линкольна».
