Олег вырулил из двора и поехал к бункеру. Если Асю вела программа, то никуда, кроме Службы, она податься не могла. Шанс был призрачным, но других не было вовсе.
Переулок с «Крышей Мира» оказался пуст. Шорохов успел подумать, что эта традиционная безлюдность крайне неестественна, как вдруг опомнился и ударил по тормозам. Аси не было тоже — это говорило либо о его ошибке, либо о том, что она в бункере. Клон Прелести задание выполнил, и прототип уже был не нужен. Ася, незаконно выжившая и не имеющая своего места в магистрали, представляла для Службы реальную опасность. Что бы она ни делала, это было нарушением естественного хода событий. Она сама была нарушением…
Олег ее об этом предупреждал, но как же!.. Он же, черт возьми, всего лишь часть программы!..
Да, Прелесть могли просто уничтожить. Для Службы это самый логичный выход. И значит, наилучший.
Шорохов выскочил из машины и, подбежав к жестяному козырьку, три раза ткнул пальцем в табло. Замок лязгнул, тяжелая створка приоткрылась. Олег слетел по лестнице и уже у последних ступеней споткнулся, вторая дверь находилась слева и вела, надо полагать в бутафорский заводик. Толкнув ее, Шорохов это и ожидал увидеть: станки, стеллажи, полтора десятка сосредоточенных рабочих в чистых комбинезонах.
«Крыша Мира, производственный цех»
Поднявшись обратно на улицу, Олег снова нажал: «О»… «9»… «5». Его снова впустили, вместо кабинета справа от лестницы по-прежнему была стена. Левая дверь, ведущая в цех, так и осталась приоткрытой.
Шорохов повторил процедуру еще раз: позволили напружиненной створке закрыться и набрал код Москвы. Он не надеялся, что из этого что-то получится, не получилось: нижняя дверь опять слева в кабинет Службы его не пускали.
Медленно сойдя по лестнице, он достал криковский «кольт».
— Минутку внимания, коллеги… После этих слов было бы уместно выстрелить, но патрон в барабане оставался только один.
— Внимание, — повторил он. — Коллеги… Кто-то из вас наверняка знает, как связаться с начальством. А может, и все знаете… Начинаю палить после счета «три». — Шорохов ни нет, оглядел цех и внятно произнес: — Два с поло…
В подвале наступила тишина, только какой-то компактный станок продолжал тонко жужжать на ходу. Рабочие равнодушно молчали. По их субъективным часам сюда каждые пять минут врывались какие-нибудь свихнувшиеся опера и грозили им всякими штуками, от столового ножа до электромагнитного «Сайбершутера». А потом, возможно как-то так выходило, что о них, об этих операх, никто и не вспоминал… Но для Олега это был не аргумент.
— Три… — сказал он.
— Ты Шорох? Иди сюда. — Говорили тихо и до обидного спокойно.
За штабелем из цветных пластиковых заготовок Олег увидел низкую дверцу. Люди, еще недавно поглощенные работой наблюдали за ним внимательно, даже с любопытством.
Не убирая револьвера, Олег тронул разболтанную пластмассовую ручку и вошел в маленькую комнату. Стены, так же, как в цехе, были обклеены рекламными плакатами с улыбающимся мужиком. Слева стоял диван.
На диване сидел Иван Иванович.
— Куда ни плюнь, всюду ты… — сказал Олег.
— Прелесть ищешь, — без предисловий заявил Иванов. — Не волнуйся, она рядом.
Шорохов покачал «кольтом».
— Что-то не вижу… — признался он.
— Убери оружие. Не люблю я этого.
— У вас все такие — пацифисты-гуманисты?… Из какого ты года?
— Из… — Иван Иванович запнулся. — Издалека.
— Ясно. Из светлого… из самого светлого будущего… из счастливого, да? Везет же!.. А я, представь, ни фига не счастлив. Хотя что вам до меня?… Вы же в основном о человечестве…
— Считаешь это недостойным?
— Считаю, что не только человечество, но и я, лично я, чего-то заслуживаю… — Шорохов крутанул револьвер на пальце. Получилось неказисто, совсем не по-ковбойски. — И много вас тут?…
— Нет, я один. Барьер непроницаем для всех. Убрал бы ты оружие…
Не нравится, когда пушкой в морду тычут? Мне тоже кое-что не нравится. Вот сидит передо мной крендель… Крендель из «завтра»… Он все про меня знает. Он вообще все про всех знает. Потому что те, кто вокруг, для него уже сгнили в могилах… Человечество у него, понимаешь… Да срал я на вас всех!! — выкрикнул Шорохов, яростно сжимая «кольт». — Что с Асей?
— Ничего, — осклабился Иванов. — Все хорошо. Хочешь убедиться? Настрой железку на час назад.
— Час? Я там уже был, и без всяких железок.
— Ты был не там.
— Что значит «не там»? А где же?
— В другой редакции прошлого, — сказал Иван Иванович. — Пройти по магистрали и переместиться по ней с синхронизатором — это разные вещи. Настоящее не изменится, пока ты от него не оторвешься. Вернее, так: оно не изменится для тебя. Любая редакция имеет свои причины и создает свои следствия. Находясь внутри, ты движешься вместе со всеми и воспринимаешь его как естественный ход событий. Он, конечно, естественный… но не единственный.
— Все меняется… На глазах меняется…
— Возникают новые магистрали, их ты и принимаешь за изменения старой. Никакое вторжение не может повлиять на будущее, если смотреть на это из одного потока. Люди иногда что-то нарушают, да… Но только не внутри магистрали. Возвращаясь в свое настоящее, они оказываются в другой редакции, порожденной их вторжением. А та, что была прежде, уже превратилась в теневую. В несбывшуюся вероятность. Мы с тобой говорили об этом…
— Я помню. И каждая магистраль ведет в свое будущее?…
— Ведет. Но не очень далеко.
Шорохов убрал револьвер и присел на диван.
— Не далеко — это конец зоны ответственности? Все редакции настоящего упираются в барьер… В ваш барьер.
— Наш, — подтвердил Иван Иванович. — В две тысячи сороковом, когда появились синхронизаторы, люди так обрадовались возможности исправить свою судьбу… Они создавали одну магистраль за другой, всё новые и новые редакции, разраставшиеся, как лабиринт с единственным верным маршрутом. И конечного результата никто предвидеть не мог… Так и появилось мое настоящее, — неожиданно заключил Иванов.
— Что?… — Шорохов поднялся и шагнул в сторону.
— Мой мир возник случайно, — сказал Иванов. — И я здесь затем, чтобы случайность превратить в закономерность. А ты мне в этом поможешь.
— На хрена мне это надо?
— Это нужно всем.
— Всем?… Погоди, я угадаю. А!.. Это нужно… человечеству, да? А мне — нет. Мне, клону Шорохову, плевать. Ты никогда не чувствовал себя презервативом? Который вовремя не использовали… ну, забыли где-то на верхней полке… Вот он там лежит и думает: если бы употребили, то сразу бы и выкинули. А так оставили. Вроде радоваться… А чему радоваться-то?… Ты зачем, родной, существуешь? Для одной, строго определенной цели. Вот и жди, когда про тебя вспомнят… Выходит, вспомнили уже?! Спаси-ибо!
