Ночью мы долго беседовали под правильную водку и чисто украинскую низкокалорийную закуску. Говорил в основном Буторин. О том, что не надо мне никуда ехать, ни хрена хорошего из этого не выйдет. И вообще пора завязывать, не ребенок уже. Самое время подумать о себе несчастном, осесть, у него, например, поработать в свое удовольствие, бабла подкосить. Пожить, наконец, по-человечески.
— И ни одна сука тебя здесь не отыщет, — подытожил он. — Отвечаю.
— Конкретно? — уточнил я и тут же остограммился.
— В натуре! — на полном серьезе ответил он и тоже в очередной раз освежился. — Ну, что скажешь, юный разведчик?
— Скажу спасибо. — Я зацепил вилкой кусок мяса и вгрызся в него остро заточенными импортными зубами.
— Я серьезно.
— Я тоже.
— Ты сначала прожуй! — вдруг взревел он. — И сразу включи мозги!
— Это сложно, — признался я. — Они у меня давным-давно отбиты.
— Да, конечно. — На сей раз Костя налил себе персонально и откушал не без удовольствия. — Кто я такой? Всего лишь старший сержант запаса, а ты уже небось…
— Честное слово! — Я все-таки дожевал мясо, плюнул на приличия и вытер, как когда-то, рот ладонью. — Для меня ты навсегда командир. Только…
— Что «только», мать твою?
— Это личное.
— Стас! — Костя посмотрел на меня сквозь дым, плавающий в воздухе, как на последнего идиота. — Чему я тебя там учил?
— Многому.
— Плохо, значит, учил, — грустно проговорил он. — Или ты просто ни хрена не понял.
— Не скажи. — Я потянулся было опять к мясу, но притормозил, осознав, что места в желудке для закуски просто не осталось. — На всю жизнь запомнил.
— Тогда прямо сейчас завязывай. — Костя опять налил, на сей раз нам обоим. — Иногда надо уметь отступить.
— Не тот случай. — Я тяжело вздохнул, поднял емкость и перелил в себя ее содержимое. — К сожалению.
— Даже так?
— Именно. — Я занюхал выпивку рукавом и достал сигарету. — Так уж вышло.
— Объясни, — потребовал он.
Я прикурил, бросил зажигалку на стол и сказал:
— Я могу спрятаться не только у тебя, хотя все равно спасибо.
— Только… — продолжил он.
Я чуть помолчал, добил сигарету, налил себе и проглотил.
— Только получится, что я именно та самая сука, которой меня объявили. Понимаешь?
— Лихо! — Костя тоже налил и выпил. — Решил, значит, умереть красиво, салага хренов? — Он покачал головой и тихонько, почти шепотом сказал: — Дурак ты, Стас.
— Может, и так. — Я тоже начал заводиться. — Ты пойми, двадцать лет, даже больше, я хожу за кордон и каждый раз возвращаюсь. И сейчас тоже вернусь. Иначе… — Я тоскливо глянул на опустевшую емкость.
Костя все правильно понял, убрал ее под стол и принялся открывать следующую.
— Мерси. — Я протянул стакан. — А иначе получится, что все было напрасно. — Я выпил и сморщился. — По-другому, командир, никак не выходит.
— Грохнут! — Костя прищурился и покачал головой. — Стопудово тебя, Кондратьев, завалят. Быковать с державой — последнее дело.
— Это уже неважно. — Меня слегка повело.
— Дебил! — поставил диагноз Буторин. — И кретин.
— Да неужели? — осведомился я. — А ты не забыл, что сам говорил, когда нас под Новый год в скалах зажали?
— Что жизнь заканчивается и надо суметь красиво склеить ласты. — Костя грустно усмехнулся. — А что мне тогда оставалось?
— Вот и у меня теперь та же самая картина. — Я с силой потер ладонями сначала лицо, затем уши и почувствовал, что мне слегка полегчало. — Кстати, у меня непонятки вовсе не с державой, а с одним моральным уродом или парой таковых. Если их сейчас не остановить, то они еще всяких дел натворят. Наливай!
— Запросто. — Костя плеснул нам обоим на донышко. — Ты, главное, помни, что если вдруг… то в наших Бермудах тебя ни одна сука не отыщет. — Он глотнул, я тоже. — Ладно, поговорили и будет.
Мой первый командир встал, открыл сейф и достал магнитофон-двухкассетник. «Шарп», крутейшая по тем временам вещь, сувенир из-за речки. Он подключил его к розетке и нажал кнопку.
— Наша с тобой любимая.
А на войне, как на войне,
Она труднее нам вдвойне.
Едва взойдет над сопками рассвет…
Костя сел за руль, я устроился рядом.
— Поехали.
— Ох, молодежь! — Мой друг вздохнул и завел двигатель. — Дурак ты все-таки.
— Ты уже это говорил.
— Повторение — мать учения, — важно заявил он. — Но не всем оно помогает. — Костя нажал на газ и задним ходом выехал во двор. — Если останешься в живых, дай знать.
— Пришлю открытку.
Серо-синий милицейский «Форд» замер у обочины шоссе метров за сто до поворота на заправку. Свет фар нашей машины высветил одного человека за рулем и второго в форме, присевшего на багажник.
— Интересное кино. — Буторин притормозил. — Машина вроде знакомая, а этого кренделя впервые вижу. Отрываемся?
— Нет, приехали.
— Уверен?
— Точно. — Я повернулся к нему. — Спасибо за все, командир. Давай прощаться.
— Понял. — Он улыбнулся. — Счастливой охоты, Стас. — Мы обнялись.
Потом я выбрался из машины и пошел к «Форду». Персонаж в капитанских погонах щелчком отбросил в сторону окурок, сделал пару шагов навстречу, протянул руку.
— С приездом! — Гена Садко оскалился в улыбке.
— Рад тебя видеть, — отозвался я. — За баранкой тоже наш?
— Цирик здешний.
Гена свободно говорит на трех иностранных языках, еще с пяток понимает и может на них изъясняться, но по-русски выражается довольно-таки своеобразно.
Он подошел к машине, приоткрыл заднюю дверцу и любезно предложил мне:
— Падай.
Я послушно упал, развалился на сиденье и закрыл глаза.
Такие вот дела. Уже второй раз кто-то настоятельно советует мне поберечься. Сначала Макс, теперь вот Костя. Но я поступаю по-своему. Если бы я прислушался к словам умного человека тогда, в Тиберии, точно успел бы на место встречи с группой. Меня, вероятно, тоже убили бы.
Кстати, Макс выжил. Наверное, валяется сейчас в отдельной палате и мерзко сквернословит. Во-первых, его, старого партизана, за нефиг делать подловила какая-то баба. Во-вторых, ему теперь долго-долго нельзя пить ничего крепче минеральной воды.
Потом мысли в моей голове перестали скакать как блохи, и я задремал. Нет, даже крепко заснул. Мне снился пыльный, прокаленный жарким солнцем плац, взвод, построенный в три шеренги, и суровый человек Костя Буторин на правом фланге. Рядом с ним стоял младший сержант с удивительно знакомой, дочерна загорелой физиономией.
