– Кришна! – Осенило меня. – В каких годах они делали пересадки?
– Не задерживайся, Колян, – сказал Левша.
– Кришна давно в земле! С две тысячи шестого!
– Что ты мелешь? – Приподнялся в кресле Иван Иванович.
Куцапов замер и уставился на Фирсова. Ксения смотрела на меня с надеждой и недоверием. Она считала это уловкой – так же, как и все остальные.
– Я видел репортаж, в котором показывали неопознанный труп. Ничейных покойников не бывает.
– Ближе к делу!
– Длинные волосы, прямой пробор, нос с горбинкой. И две татуировки: одна – «Кришна», а другая…
Второе слово вылетело из головы. Я исступленно тер виски, но ячейка памяти, хранившая эту кроху информации, скрылась под напластованием последних впечатлений.
– Это твой шанс, – тихо сказал сзади Куцапов.
– Иван Иванович, разрешите я их лично кончу? – Попросился Веселый.
– Добро.
– Навсегда! – Выкрикнул я, когда Роджер за спиной уже щелкнул предохранителем. – «Кришна – навсегда»!
– Точно, – сказал Левша. – Есть у него такая наколка.
– По телевизору видел? И что там еще было?
– Ничего.
– Две тысячи шестой? – С сомнением спросил Фирсов. – Тридцать восьмой – восемнадцатый – девяносто восьмой. Что они забыли в две тысячи шестом?
– Узнайте у своего Тихона.
– Гм… Ладно, Николай, запри их где-нибудь.
Куцапов отвел нас в дальний угол коридора и отодвинул грубый самодельный засов на железной двери.
– Что, голуби, струхнули? – Осклабился он. – Я бы вас убивать не стал. Я ведь тебя признал, – он хлопнул меня по плечу так, что чуть не проломил ключицу.
– Сначала взыскал бы за разбитый «ЗИЛ»?
– Какой еще «ЗИЛ»? – Удивился Куцапов. – Грузовик, что ли?
– Спортивный, «ЗИЛ-917».
– Спортивный грузовик? Нормально, – Колян пригляделся ко мне внимательнее. – Ты же Миша, так? Тачку у меня увел. В две тысячи втором, кажется.
– В две тысячи первом. Красный «ЗИЛ-917».
– Я всегда на «БМВ» ездил. Тот у меня первый был, самый любимый, а ты ему всю правую бочину разворотил.
– Левую, – поправил я.
– Что ты меня путаешь?
– Это Тихон все перепутал. Тебе не в подвале сидеть положено, а водку с Федорычем кушать, – сказал я, подстраховываясь.
– Федорыч – да, человек был…
– Я, между прочим, так и не понял, почему ты меня тогда отпустил.
Куцапов сосредоточился и часто заморгал.
– Не знаю, – пробормотал он. – Помню, что охранял тебя, а с какой стати…
– Вот так охрана! А в мексиканском ресторане? Ведь чуть не застрелил!
– Ты что? – Испугался Колян.
Я молча расстегнул рубашку и продемонстрировал ему белый рубец на животе. Куцапов выглядел совершенно растерянным.
– Это не я, – выдавил он. – Сейчас бы я не стал. Веришь?
– С трудом.
Колян тактично подвинул нас к камере и пообещал:
– Все прояснится. Вот только Тихона дождемся.
Петли оглушительно взвизгнули, затем тяжко лязгнул засов, и все смолкло. Мы с Ксенией оказались в кромешной тьме, и наощупь добрались до стены, хотя необходимости в этом не было.
– Хорошо, что ты про покойника вспомнил, – похвалила она.
– Повезло. Опять повезло, – развел я руками, и случайно наткнулся на ее ладонь.
Ксения жадно схватила мои пальцы.
– Темноты боишься?
– Нам теперь, как Кришне, бояться нечего. Поздно бояться. Завтра нас расстреляют.
– С чего ты взяла?
– Я об этом Фирсове кое-что слышала – еще там, в своем времени. Крутой он мужик.
– Куцапов тоже когда-то был крутым. Ничего, укатали Сивку одноименные горки.
– Все смеешься? Наверно, правильно. Последние часы…
Ксения подошла совсем близко, так, что я ощутил тепло ее лица. Я ткнулся губами наугад, но попал в лоб.
– Это ведь не самая большая дерзость, на которую ты способен? – Горячо шепнула она.
Я услышал звук расстегивающейся на джинсах «молнии» и почувствовал ее прохладную ладонь. У меня закружилась голова. Руки сами потянулись к Ксении, но вместо скрипучей куртки они нащупали ее мягкую грудь.
– Ксюша…
– Что?
– Ксюша. Такое сладкое имя…
– Скажи еще. Скажи!
– Ксюша. Сладкая девочка.
Мы стояли, прижавшись друг к другу телами, и я касался ее везде, где только хотел, и где хотела она, и нам было все равно, что происходит за пределами камеры.
* * *
Этой ночью я впервые увидел хороший сон. Что-то теплое и яркое. Оно опустилось с небес и окутало меня пушистой шалью, и я испытал настоящее счастье. Я долго думал, как назвать сновидение, и вверху новой страницы вывел: «Цветы».
– Тихона нет, – сообщил Колян, вгрызаясь в большой бутерброд. – Пошли, Фирсов кличет. Нате вот, перекусите, – он вручил нам два теплых сэндвича, из которых выглядывали бледные листья салата.
– У вас что, подсобное хозяйство?
– Ребята доставили, – шутить с Куцаповым было бесполезно. – Пока вы дрыхли, у нас тут маленькое чэпэ вышло. Фирсов с Лиманским в ужасе. Короче, вас амнистировали. Как там в темнице, не замерзли?
– Нет, нормально, – ответила, запнувшись, Ксения.
– Колян, а откуда в Сопротивлении негр? – Спросил я.
– Веселый? Он русский.
– Не понял.
– Ну, родился в России. И родители его тоже отсюда.
– А то, что он в ГИП работал, вас не смущает?
– Так это по заданию Фирсова. Расслабься, Миша, мы солидная организация.
Иван Иванович встретил нас скупой улыбкой, которая, по всей видимости, означала сожаление. Аудитория была та же, что и вчера, только вместо Роджера присутствовал Мама, а Левша уже не подпирал угол – он притащил высокий барный табурет и теперь восседал на нем, словно волейбольный судья. Оружие при этом он держал на коленях.
– Жертв из себя строить не надо, – неожиданно начал разговор Фирсов. – Переломные моменты истории всегда сопровождались некоторыми накладками. Я, кстати, по-прежнему не склонен доверять вам всецело. Любой предсказатель вызывает подозрения.
– Особенно тот, чьи предсказания сбываются, – вставила Ксения.
Иван Иванович сморщился и закинул в рот таблетку.
– Тихон не вернулся, хотя времени прошло достаточно. Но это еще полбеды. Самое неприятное то, что он пропал.
