– Мам, не волнуйся, – сказал он, – они на моей старой квартире
– Так ты что, все еще за нее платишь?
– He-а. Это просто комната над гаражом. Моей хозяйке все равно.
Очень загадочно. Какая хозяйка не станет брать деньги за комнату, особенно если жилец отсутствует? Ох, сколько всего в жизни Денни кажется… неправильным.
А может, наоборот, все абсолютно правильно. Но Эбби слишком хорошо знает Денни – его уклончивость, привычку к полуправде и каким-то сомнительным оправданиям. На прошлой неделе она постучала к нему в комнату спросить, не отвезет ли он ее купить поздравительные открытки, и ей показалось, что он разрешил войти, но она ошиблась, он разговаривал по мобильному. «Ты же знаешь, что да. Что мне сделать? Как заставить тебя поверить?» Тут он увидел Эбби, и выражение его лица изменилось.
– Что ты хотела?
– Я подожду, пока ты закончишь, – ответила она, но Денни шепнул в трубку: «Все, мне пора» – и как-то слишком быстро захлопнул свой телефон.
Если он говорил с девушкой – с женщиной, – Эбби искренне рада. Каждому в жизни кто-то нужен. И все-таки в глубине души таилась обида: почему он ни разу даже не упомянул об этой своей знакомой? Почему из всего делает такую тайну? Нет, он определенно получает удовольствие, когда поступает против правил. Точнее, движется против течения. Это у него прямо хобби.
Иногда ей казалось, что, постоянно тревожась о Денни, она смотрела сквозь пальцы на других своих детей. Не пренебрегала ими, нет, но никогда не следила тем же орлиным взором, как за Денни. И все-таки именно он считает, что о нем мало заботились!
На днях она разбирала почту и не сразу поняла, что Денни с ней разговаривает.
– Хм?.. – переспросила она рассеянно и, разрезая конверт, с отвращением бросила: – Управление финансами. Правда, гадкое выражение?
А Денни сказал:
– Черт возьми, да ты меня не слушаешь.
– Я слушаю.
– В детстве, – продолжал он, – я мечтал тебя похитить, чтобы ты наконец обратила на меня внимание.
– Денни, я только и делала, что обращала на тебя внимание! Слишком много внимания, по мнению папы.
Он лишь склонил голову набок и язвительно на нее посмотрел.
Она не только обращает на него внимание, но втайне любуется им больше, чем остальными. Он так полон жизни и такой отчаянный! Порой чем-то даже напоминает Дэна Куинна – ее бывшего парня, изменника, разбившегося много лет назад на машине. А иногда Денни восхищает ее своим неожиданным взглядом на жизнь. В прошлом месяце, скатывая якобы запылившийся ковер в комнате мальчиков, он вдруг замер и спросил:
– А ты никогда не думала, до чего высокомерны были восточные ткачи? Раз у них считалось необходимым специально ошибиться в узоре, чтобы не конкурировать с Богом? Как будто если бы не требовалось напортачить, они бы уж точно создали идеальное творение!
Эбби громко расхохоталась.
Пока Денни рос, она все думала: вот станет взрослым и тогда объяснит, почему постоянно злился. Но вот он вырос, и она спросила, а он ответил: «Если честно, не знаю».
Эбби вздохнула и проследила за школьником, шагавшем мимо, согнувшись под тяжестью набитого рюкзака.
Это крыльцо не только длинное, но и широкое – наподобие небольшой гостиной. В первые свои годы здесь Эбби, полная энтузиазма молодая хозяйка, заказала целый набор плетеной мебели, медово-золотой, как и качели, – низкий столик, диванчик, два кресла – и расставила с одной стороны крыльца, кружком, для уютных бесед. Но никто не хотел сидеть спиной к улице, и постепенно кресла будто сами собой оказались справа и слева от дивана, и домашние устраивались рядком и смотрели не друг на друга, а вперед, словно пассажиры на палубе корабля. Эбби подумала, что это наглядно отражает ее роль в семье. У нее есть свои идеи и представления о том, как все должно быть, но родные поступают как им нравится, нисколько не учитывая ее желаний.
Она посмотрела вниз. Меж деревьев блеснуло что-то светлое: Хайди бежала домой, колыхая шерстью, а следом Нора плавно и неторопливо катила коляску. Эбби, сама не зная почему, встала с качелей и с легкостью юной женщины тихо скользнула в дом.
В холле еще пахло кофе и тостами. Обычно это казалось ей символом домашнего уюта, но сегодня вызвало странное удушье. Она прошла прямо к лестнице и быстро поднялась на второй этаж. Когда коляска Сэмми застучала по ступеням, Эбби уже нельзя было увидеть снизу.
Дверь ее кабинета – теперь комнаты Денни – плотно закрыта, и за ней царит тягостное молчание. Его режим не изменился, как вначале надеялась Эбби, он по-прежнему последний ложился и последний вставал. Спускался в десять-одиннадцать в своем видавшем виды облачении – унылой оливковой футболке и не слишком чистых штанах цвета хаки; лицо, измятое подушкой, грязные волосы, свисающие сосульками. О господи.
– Кто сказал: «Ты никогда не сможешь быть счастливее, чем твой наименее счастливый ребенок»? – спросила она у Ри на последнем гончарном занятии.
– Сократ, – незамедлительно ответила та.
– Правда? Я думала, Мишель Обама или вроде того.
– Вообще-то я не знаю, кто это сказал, – призналась Ри, – но можешь мне поверить – кто-то задолго-задолго до Мишель.
Ты просыпаешься утром и чувствуешь себя прекрасно, но вдруг думаешь: «Что-то не в порядке, что-то где-то не так, что же?» И вспоминаешь, что это твой ребенок – тот, которому сейчас плохо. Эбби обошла холл, чтобы закрыть дверь в комнату мальчиков, скрыть от глаз разбросанную одежду, полотенца, игрушки. Если войти босиком, в ступни непременно вопьются кусочки «Лего». Она вернулась к своей комнате, вошла и бесшумно притворила за собой дверь.
Постель еще не застелена: Эбби торопилась спуститься и позавтракать в покое, прежде чем сойдут вниз Нора и мальчики. Ох уж эта малышня, до чего утомителен энтузиазм, с которым все они бросаются навстречу каждому новому дню! Она поправила покрывало, повесила на место свой халат, сложила пижаму Реда и спрятала ее под подушку. По рабочим дням Ред одевался в темноте и всегда оставлял страшный беспорядок.
В этой комнате когда-то жили мистер и миссис Брилл, потом Джуниор с Линии, а потом Ред с Эбби. Изысканный шкаф в углу раньше принадлежал Бриллам, но он оказался слишком массивен для квартиры в центре, куда они переехали. Другая мебель осталась от Джуниора и Линии, но украшала комнату уже Эбби. На стене в рамке висела цветная картинка из ее детства – ангел-хранитель, парящий за спиной маленькой девочки. Подушечка для булавок в виде хрустального башмачка, набитого бархатом, раньше принадлежала ее матери; фигурку Хуммель
[28]
, мальчика-скрипача, подарил Ред, когда за ней ухаживал.
Внизу послышался тихий голос Норы, она произнесла что-то неразборчивое, и тут же радостный возглас Сэмми. Через секунду в дверь зацарапали. Эбби открыла, внутрь шмыгнул Клэренс.
