В свое время Глебу приходилось бывать в степях Монголии, и он прекрасно помнил, как пахли местные чабаны, привыкшие вместо водных процедур натираться жиром. Боже, если египтяне пахли точно так же, то без благовоний шансов на взаимность у них практически не было. Ну да черт с ними, с египтянами, тем более что выражение per fumum пришло, естественно, из латыни и означает «сквозь дым» – по той простой причине, что ароматы в древности были в первую очередь связаны с воскурением благовоний.
Затем перед глазами Глеба встал выжженный солнцем Кипр и спрятавшиеся в оливах руины древней парфюмерной фабрики, размером не уступающей современному заводу. И этот завод чьи-то умелые руки построили еще тридцать веков назад. Среди руин были найдены остатки сосудов, некогда наполненных готовой продукцией. Но жестокое время ничего не пощадило, испарив все до последней капли. Так что не было никакой возможности узнать, как именно пахли древние любовники, пытавшиеся подогреть взаимное вожделение возбуждающим ароматом…
Размышления Глеба были прерваны официанткой, навязчиво желавшей узнать, будет ли клиент заказывать что-нибудь еще. Ощущение уюта вмиг исчезло. Пора было уходить.
* * *
Перед сном Стольцев, прежде чем выключить компьютер, в последний раз залез в свой почтовый ящик. Ему почему-то ни с того ни с сего подумалось, что именно сегодня может прийти какое-то очень важное письмо. Не обнаружив ничего кроме спама, Глеб, поколебавшись, выключать ноутбук не стал. Кликнув на иконке «Создать сообщение», он ввел адрес Бестужевой. Нет, Глеб, конечно, помнил, что в прошлый раз его весьма недвусмысленно отшили. Но в конце концов, разве женщины не любят упорных? Набросав несколько рифм на листке бумаги и удовлетворившись результатом, он перенес строчки на экран:
Извечно пьяный Купидон,
В который раз, попутав дом,
Опять не в то сердечко стрелы навтыкает.
Пускай, придурок – бог Любви,
Ты все равно его зови –
Он и вслепую очень метко попадает…
Вышло доходчиво. Если препятствия, не позволявшие Марине ответить на чувства Глеба, не являются обстоятельствами непреодолимой силы, как выражаются зануды-юристы, то Марина поймет, что следующий ход за ней. Однако, подумав еще, Стольцев пришел к выводу о том, что во всем подлунном мире нет ничего грустнее и глупее насильно навязываемых чувств. Кроме того, легко предположить, что планка относительно мужчин у такой женщины, как Марина, невероятно высока.
Закрыв глаза, Глеб попробовал визуализовать препятствие, которое ему так хотелось бы взять. Он представил себя с шестом на изготовку в прыжковом секторе огромного, заполненного людьми стадиона. Воображаемая толпа ритмично похлопывала, поддерживая его попытку. На табло зажглись цифры: 6:00. Ё‑моё, да тут надо быть как минимум Бубкой!
Чертыхнувшись от досады, Глеб в ответ на великодушное предложение почтовой программы – «Отправить сообщение?» – состроил экрану довольно злобную рожу и выбрал кнопку «Нет».
20. Битва при Мунде
Накануне вечером неожиданно позвонил Пьетро Ди Дженнаро и сказал, что выслал Глебу экспресс-почтой приглашение для участия в историко-лингвистическом симпозиуме, который должен был состояться в Риме уже через неделю. Звонок итальянца приятно удивил Стольцева, они с Ди Дженнаро крайне редко общались по телефону – в основном переписывались, да и то почти всегда по инициативе Глеба. Мало того, «профессоре» оказался в курсе его последней работы, которая еще толком даже не напечатана – она лишь в виде короткой справочной статьи была доступна на сайте stoltsev.ru. Как бы там ни было, Глеб согласился приехать, хотя и понимал, что приглашение, судя по крайне сжатым срокам, явно готовилось впопыхах. Будет любопытно узнать, что скрывается за этой поспешностью: забывчивость Ди Дженнаро или нечто иное? Теперь самое сложное – договориться с Мессалиной о трехдневном отсутствии посреди учебного года. То-то будет битва.
* * *
Глеб записался на прием к Валеевой с самого утра, однако аудиенцию ему назначили только на вечер. В дверях кабинета Глеб столкнулся со слащаво улыбавшимся аспирантом – по слухам, новым фаворитом заведующей. Тот смерил Стольцева ревнивым взглядом. Усмехнувшись, Глеб без стука потянул дверь на себя.
– Что у вас, Стольцев? – раздраженно осведомилась Лариса Васильевна, поправляя макияж.
– Вот зовут на симпозиум. – Глеб выложил на стол приглашение.
– Я вижу, вы с итальянцами нашли общий язык, – проворчала Валеева, мельком взглянув на бланк.
– Лариса Васильевна, очень надо. Решается, можно сказать, моя научная судьба. Очень прошу отпустить.
Он даже сложил ладони в шутливом молитвенном жесте.
– Судьба решается? Уж не собираетесь ли вы от нас сбежать?
Стольцев так и не понял, чего было в этом вопросе больше: негодования в связи с перспективой потери ценного кадра или радости по поводу возможного ухода далеко не самого любимого сотрудника. На всякий случай Глеб на голубом глазу поклялся в вечной верности родной кафедре, а под занавес пустил в ход самый весомый аргумент:
– О замене я договорился.
– Не преждевременно ли?
В голосе Валеевой послышалась угроза. Глеб уже начал жалеть, что позволил себе лебезить. В итоге, несмотря на то что симпозиум начинался в среду, Глеба отпустили только с четверга.
Видя его расстроенное лицо, довольная Лариса Васильевна напоследок съязвила:
– Будьте стоиком. Разве не этому учит наш предмет?
– В гробу я видал этих стоиков, – пробормотал Глеб себе под нос, вспомнив, что когда Сенеку отправили из Рима в ссылку, тот, хотя и числился приверженцем стоицизма, сразу же принялся забрасывать друзей и покровителей письмами, жалуясь на тяготы и лишения ссыльного быта. И это при том что мотал срок на острове-курорте Корсике! Можно только представить, как этот «стоик» запел бы на Колыме.
Выйдя из кабинета заведующей, Глеб долго не мог отделаться от ощущения, что во время разговора он смутно учуял едва уловимый, а потому не особенно пугающий аромат зеленого чая с медом. Или ему показалось?
* * *
Ответного сеанса связи с Таманью пришлось ждать несколько дней. Звонок застал Глеба за рулем. Он переключился на громкую связь. Костин начал с исторического отступления:
– В самом начале девятнадцатого века в двух с половиной километрах к востоку от Гермонассы была найдена стела с надписью, в которой сообщалось о возобновлении постройки дворца херсонесским стратилатом Евпаторием – военачальником при византийском императоре Маврикии…
– То есть конец шестого – начало седьмого века, – машинально уточнил Глеб.
– Именно, – подтвердил Костин. – И хотя стелу нашли давно, обнаружить сам дворец никому не удавалось. А тут, кажется, повезло. Указанный тобой объект полностью соответствует и местоположению, и ориентировочным размерам. Копать пока не начали и до датирования тоже еще далеко, но и на глаз видно – древняя штучка.
