– Я вижу, теперь у обоих братьев по призраку и кошмару.
– У каждого собственное привидение.
– А я – твое любимое.
Анабель улыбнулась и кивнула. Разумеется, Лукас был ее призраком. Он всегда был ее. Что бы не происходило, как бы все не оборачивалось, он всегда был ее и только ее. И он знал это – знал при жизни и, разумеется, не забывал после смерти.
– Тебя сложно забыть, – согласился Лукас, прочитав ее мысли. – Ты знаешь, я бы никогда не смог.
– Но ты мог попытаться.
Он не ответил. Только его ладонь поднялась с другой стороны зеркала, как будто он хотел протянуть руку, коснуться Анабель. Но остановился рядом с рамой, его пальцы только опустились на ее ладонь.
– Ты ведь знаешь, это кровь твоего брата, – сказал Лукас.
Анабель кивнула. Она прикрыла глаза, ощущая холодное, но неуловимо знакомое прикосновение.
– Да, это кровь Винсента. Что с ним происходит?
– Он перешел грань, которую не стоило переходить. Но ты же понимаешь, твой брат слишком восприимчив, чтобы пройти мимо подобной ночи. Мимо подобной обстановки.
– Он скоро вернется. А почему вернулся ты?
– Мне захотелось. Разве ты не помнишь?
Анабель открыла глаза, чтобы встретиться с прямым, слегка насмешливым взглядом серых глаз. Ладонь Лукаса в последний раз скользнула по ее испачканным в крови пальцам и исчезла внутри зеркала.
– Разве ты не помнишь, моя дорогая? Значение имеют только наши желания.
Винсент даже не удивился, когда дверь второй палаты вывела его в собственную ванную. Его удивил только тот факт, что в ней откуда-то появилась вторая дверь. Даже не обратив внимания на слабо колышущуюся темную жидкость, Уэйнфилд направился к новопоявившейся двери.
Это был лабиринт. Состоящий из странной темной субстанции, которая колыхалась почти также, как жидкость в ванной. Винсент сделал осторожный шаг вперед, не обращая внимания на то, что давит подошвами цветы, усеявшие то, что должно быть полом. Дверь за спиной захлопнулась, но Уэйнфилд не стал оборачиваться: он знал, в обратную сторону прохода нет, можно двигаться только вперед.
Когда братья учились в школе, был у них один знакомый, то ли Джон, то ли Дон. По имени его никто не звал, он был известен исключительно как Умник. Он был ходячей иллюстрацией к представлению о том, как должны выглядеть умники: маленький, щуплый, с большими очками и знающий абсолютно все. Много лет спустя он превратился в привлекательного молодого человека, сменил очки на линзы, увлекся спортом и сделал головокружительную карьеру в юриспруденции – Уэйнфилды не раз пользовались его услугами, и он навсегда стал мистером Рэнфилдом.
Как ни странно, в школе Умника тоже любили. Видимо, за его чувство юмора и за то, что он рассказывал не скучные факты, а интересные и познавательные вещи. Вместе с Винсентом они играли в настольную игру «Змеи и лестницы», которую все остальные почему-то очень не любили. И как-то во время нее Умник рассказывал о лабиринтах. О том, из чего они состоят и как из них выбираться. Было несколько способов, но Винсент запомнил только самый простой – потому что позже применял его на садовом лабиринте в доме каких-то знакомых родителей и остался в полном восторге.
Винсент подошел к стене лабиринта. В тусклом свете невозможно было определить, из чего она состоит, но по виду напоминала кусок колышущегося свежего мяса.
Простой алгоритм. Правило одной руки.
Поморщившись, Винсент поднял правую руку и прикоснулся к темной жиже. На ощупь стена оказалась холодной и влажной. Не отрывая ладони, он пошел вперед, стараясь смотреть под ноги, а не вокруг. И не обращать внимания на пульсирующую боль в руках, где бинты давно пропитались кровью.
Быть в одиночестве казалось непривычным. Странным. Не естественным. И хотя Фредерик знал, что ему стоит делать, он никак не мог сосредоточиться. Даже призрак Дианы исчез, а он продолжал сидеть на полу, прислонившись спиной к стене, и слушать собственное дыхание в мерцании пентаграммы.
Сами собой всплывали картины ночи больше года назад, когда погиб Лукас. Но Фредерик не сомневался, что дело не только в том. Не только в Лукасе.
– Элиза, – прошептал Уэйнфилд одними губами.
Ему показалось, будто лица коснулся легкий ветерок, но в остальном в комнате ничего не изменилось. Не возникло очередного силуэта с перерезанным горлом, не явилось лицо или что-то подобное. Даже голос в голове не возник. Но Фредерик знал, что таинственный призрак его слышит и слушает.
– Элиза, – повторил он увереннее. – Ты ведь сестра Кристины, правильно?
– Да, – прошелестел ответ. – Не бывает ничего случайного.
О да, в этом Фредерик не сомневался.
– Почему ты пришла именно ко мне?
– Ты и твой брат очень восприимчивы. Но у него собственные кошмары и призраки. Ты был чист, поэтому я выбрала тебя.
– Почему мы?
– Потому что вы наиболее близки к ним.
– К ним?
– К Лукасу и Кристине. Ты готов меня выслушать?
Как будто у него был выбор. Фредерик в этом сильно сомневался, к тому же, он хотел знать, что здесь все-таки происходит. Что такого связывает – или связывало – Кристину и Лукаса, какого черта делают все призраки вокруг, и когда, наконец, закончатся кошмары. Слишком много вопросов. Слишком много ответов хочет узнать человек, который даже о смерти друга не желает говорить правду.
– Да, – твердо сказал Фредерик. – Я слушаю тебя.
Все разошлись, и это начинало раздражать. Кристина почти физически чувствовала, как каждый из находящихся в доме сидит по одиночке и сходит с ума по-своему. Только ее пока не трогали никакие призраки, не было в прошлом страшных тайн и вообще закрадывалось подозрение, что она попала сюда по ошибке. По какой-то дурацкой нелепой ошибке.
Кристина посмотрела на Винсента: казалось, он спокойно спал. Если бы она с Фредериком не пробовала его разбудить и не знала, что из этого ничего не выходит, то не стала бы волноваться. Но сон, который невозможно прервать, особенно учитывая, что это Винсент, которому вечно снятся кошмары, все-таки внушает опасения.
Тем не менее, Кристина решила на некоторое время оставить Уэйнфилда и поискать кого-нибудь из остальных. Сначала девушка предполагал зайти в комнату с пентаграммой, но быстро передумала. Эти знаки на полу и цветы с тошнотворно-приторным ароматом производили отталкивающее впечатление. Комната Фредерика оказалась пуста, к Анне идти не хотелось, и Кристина постучала к Анабель. Ответом ей была тишина, но девушка все-таки решилась проверить и приоткрыла дверь.
Анабель была у себя. Она сидела на кровати, обнаженная, с распущенными волосами. А в руках у нее был череп, и в гладкой, как будто испачканной, кости отражались стоящие вокруг свечи. Тонкими пальцами Анабель бережно гладила череп, прижимая его к себе.
