– Тоже, – отозвался Тиль. – Чуть не перепутал его с реальностью. Зато теперь я кое-что знаю.
– И я…
– Знаем такое, без чего было бы трудно.
– Ты правда советуешь мне порвать с этой Компанией?
– Я еще ничего не сказал.
– Да перестань, Тиль!
– Ну… а ты сама-то как думаешь? Конечно, порвать. И с этой Компанией, и с любой другой.
– Они просто так не отпустят. Особенно сейчас. Я им нужна.
– Мы всегда будем нужны. Не «Глобал», так «Юни», не «Юни», так еще кому-нибудь. Единственный выход – ни с кем не ссориться и ни с кем не дружить.
– Соломон выискался!..
Встречный «Мерседес» ни с того ни с сего мигнул фарами. Тащившийся за ним разбитый «Форд» капризно бибикнул.
– О!.. – Элен усмехнулась. – Представляешь…
– Почему миллион? – равнодушно спросил Тиль. – Логичнее было бы сто.
Она побарабанила по рулю.
– С тобой скучно, братец.
– Неужели?..
Элен быстро взглянула ему в глаза и отвернулась. Через несколько часов она скажет: «С тобой здорово, Тили…» И дело было не в том, что она это увидела. И даже не в том, что это увидел он. Они уже все почувствовали и, еще не прикасаясь друг к другу, стали ближе. Пока это был лишь вариант, – и Элен, и Тиль могли его изменить. Но оба знали, что менять ничего не будут.
Полушин
– По заключению врачей, Рудольф Прутко страдал олигофренией в степени дебильности и не представлял угрозы для общества, – тараторил репортер. – Два раза в год Прутко проходил плановое обследование в стационаре, остальное время он находился у себя дома, на попечительстве…
В кадр попал холодильник, обычный «Самсунг», обклеенный рецептами из дамских журналов. Левая дверца открылась, и Элен, тяжело сглотнув, отодвинула тарелку. Морозильная камера была набита заиндевевшим мясом – посреди, между ногой и чем-то неопределенным, выдавалось голубое женское лицо.
– …старшей сестры Евы Прутко, – скороговоркой закончил ведущий.
На экране возникла другая квартира: книжный стеллаж, окно в пасмурное небо и треснувший аквариум без воды. Тиль медленно покачал головой. Эту комнату он знал хорошо.
В центре показалась лужа разбавленной розовой крови. И два тела.
Полушин с простреленным сердцем лежал на спине. Рядом, в глубоком кресле, словно вбитый гвоздями, сидел блондин из «Поросячьего визга». Свесившаяся рука сжимала «стейджер». Вокруг, как кораблики, из воды светили боками свежие гильзы. Очень много корабликов…
– Выкинь свой пистолет, – буркнул Тиль.
– Да-да… – обронила Элен.
– Трудно сказать, имел ли место ошибочный диагноз, или у Рудольфа Прутко на фоне одного заболевания развивалось второе, скрытое, – продолжал комментировать репортер. – Люди, страдающие дебильностью, как правило не склонны к насильственным действиям. Вспышки агрессии более характерны для маниакально-депрессивного психоза. Если же мы имеем дело с убийством не случайным, а запланированным, то речь может идти о параноидной шизофрении. Ни того ни другого у Прутко не наблюдалось. Однако восстанавливать картину теперь придется не врачам, а полиции.
Монитор показал огороженный турникетами подъезд. Ефимов неторопливо вышел из дома и поднял воротник – дождь закончился, но на улице было еще сыро.
– Господин следователь… – Ему в лицо ткнулись микрофоны.
– Рано! – Он раздраженно отодвинул камеру и направился к машине.
– Господин следователь!..
– Пока могу сообщить, что это… – Ефимов поморщился. – Это необычный преступник.
– Необычный преступник, совершивший необычное преступление, – подхватил голос за кадром. – Во время перестрелки были ранены двое сотрудников полиции, один находится в критическом состоянии. Необходимо добавить, что это опытные сыщики, за плечами у них долгие годы службы и множество блестящих операций. Как случилось, что душевнобольной человек сумел оказать им столь эффективное сопротивление, остается загадкой. Будет ли найден ответ – неизвестно. Ввиду особой опасности преступника, полиция была вынуждена открыть огонь на поражение.
На экране вновь появился блондин: рубашка, изрубленная пулями в кашу, и расслабленное, ничего не выражающее лицо.
– Его все-таки пристрелили… – глухо произнесла Элен.
– Он возьмет себе другого, – отозвался Тиль. – Любого другого. Из любой психушки.
– Кто возьмет?..
– Не знаю. Но этот Рудольф Прутко… по-моему, он не форвард.
– Я тоже так подумала. Тогда, в «Поросячьем визге»… в какой-то момент. Но я ведь и раньше с ним сталкивалась…
– Да, я видел.
Они говорили о том, чего не было, – встреча Элен и блондина произошла не в реальности, а лишь в вероятном будущем. Нормальный человек не стал бы обсуждать это всерьез, но здесь, в гостиничном номере за семь евро в сутки, находились не нормальные. Будущее в их понимании мало чем отличалось от настоящего и было такой же частью жизни, – странной, противоестественной жизни форварда.
– В доме у Козаса этот Рудольф Прутко… Он показался мне очень сильным, – проговорила Элен. – Там, возле лифта, меня спасла только Компания. Он опережал на каждом шагу. Судя по тому, как он себя вел…
– Не он себя вел, его вел кто-то другой. Ясно?
– Нет.
– Мне тоже не ясно, – признался Тиль. – Зато теперь можно представить, как этот Прутко справился и с Полушиным, и с Козасом.
– Еще был Крафт из Австралии, – напомнила Элен.
– Н-да… И не только он. Их всех глушили. Я это на себе испытал.
– Я тоже. Значит, он умеет делать нас… слепыми?
– Умеет. Но это еще не самое страшное. Он может обмануть форвертс, показать тебе варианты, которых в будущем нет. И ты их не отличишь. А Прутко… я ведь тогда выстрелил ему в спину. Ты его отвлекла, и я выстрелил. Элементарно.
– Только не с форвардом, – возразила Элен.
– Вот об этом я и говорю. Наши действия кто-то скоординировал.
– Да, может быть… В варианте я врезала ему по затылку, он упал на пол, и… в общем, у меня получилось. Должно было получиться! Я видела это совершенно отчетливо. Но когда взяла кий… Он сразу обернулся. И если б ты не вбежал… или вбежал бы чуть позже… Он бы, наверно, меня убил.
– А если бы ты не замахнулась, он убил бы меня. А тебя он, кстати, мог застрелить сразу, еще в баре. Но он этого не сделал. Почему?
– Вопрос… Пришел в ресторан, бросил гранату, начал палить в людей… Он был как пружина, но при этом… у него не было цели. Вообще никакой…
