– Как тебе рассказец? – спросила Алекс, точно это было с ней самой.
– Не ошеломил. Я знал, что Зенон способный. А на тебя это произвело впечатление?
– Мне нравится слушать всякое такое. Что здесь еще делать? Можно скачивать по сети книги, у меня в резервной памяти их штук пятьсот, но это быстро надоедает.
– Тебе повезло, ты можешь выходить в интервидение.
– Я же для всех призрак. Кроме тебя мной никто не интересовался.
– Еще Карл.
Алекс замолчала. Тихон попробовал ее окликнуть и уперся в непробиваемую стену.
– Зачем о нем вспоминать? Его ведь убили.
– И все же интервидение – это мир.
– Если хочешь, я буду тебя пускать, иногда. Не часто.
Этого он от нее и добивался. Плевал он, конечно, на сеть, а уж тем более – на мир. Но путь туда лежал через КБ Алекс, через маленький домик, заполненный ее душой. Входить в него, значит прикасаться к ней самой.
Солнце окончательно зарылось в песке. Часа полтора на Западе еще колыхались вишневые портьеры, потом и они опустились. Луны Скит не имел, это стало ясно сразу: такая темень бывает только в безлунные ночи.
Тихон переключил диапазон и прижался поближе к толпе. Сейчас бы костерок. Не для тепла – для разговора.
– Ночью мы обычно молчим, – вкрадчиво шепнула Алекс. – Нужно же когда-то побыть наедине с собой.
И в этом она была права. Она всегда оказывалась права, сильная девушка Алекс.
Воздух быстро остывал. Вместе с холодом просыпался ветер – секущая песчаная вьюга, трогавшая броню колючими пальцами. Она пыталась отыскать хоть какие-то неровности, зацепиться и налипнуть на них невесомыми сугробиками, но обтекаемая форма корпуса этого не позволяла. Легковесно скребясь о покрытие, песок летел мимо и пропадал между горбами текущих волн.
От безымянного озера поднимался туман, в белом конусе света он смахивал на старую простоквашу. Тихон не выключал прожектор до самого утра.
Как рассвело, он снова проверил озеро. Он почему-то был убежден, что станет свидетелем зарождения новой жизни.
В это утро она не зародилась.
Днем появился новый танк – некая Рада. Тихон о ней ничего не знал, и смотреть на нее не поехал. Ему было достаточно и своего отражения, а все, что говорилось, он прекрасно слышал по радио.
Ночью на Скит занесло еще двоих. Следующим днем к ним присоединились трое, а следующей ночью – еще пятеро. Потом словно прорвало.
Платформа переносила танки все чаще и чаще, иногда с промежутком в несколько секунд. Лаборатория на Тихом Ветре была не единственной, их оказалось много, таких бункеров-тюрем-лабораторий. Из каждой волки шли только на Скит, и усмотреть в этом случайность даже при всем желании было трудно.
За первую тысячу часов прибыло чуть больше ста машин, за вторую – уже триста. Стоянка разрослась до невообразимых размеров, коснувшись южной оконечностью еще одного озера. Тихон съездил на разведку – такая же лужа. Обследовал и берег, и дно, и поверхность – ни грамма протобелка. Рано.
Он приобрел привычку регулярно наведываться к воде. Брал пробы, следил за химическим составом, делал прогнозы. Изнасиловал энциклопедию на предмет палеоэкологии, выудил из нее крупицы бесполезных для воина знаний и понял, что на Ските жизни никогда не будет, в привычных формах, по крайней мере. И все же продолжал свои анализы.
Стоянка как-то незаметно развалилась на несколько частей. Пятьсот личностей – слишком большой коллектив. Позже нашлось еще несколько озер, и между ними пролегли невидимые границы. Пересекать их не возбранялось, однако и здесь, и там лежал тот же песок, а для общения необходимым и достаточным было радио.
Если понадобится, они соберутся, говорила Алекс. Танки – не люди, им делить нечего. А то, что раскололись, так это социальный реликт.
Она имела хорошее образование, Алекс. Где-то там училась – всерьез, уже после Лагеря. Ей было интересно наблюдать за процессами в обществе.
А Тихон все ездил к озеру. Каждый имеет право на свою блажь.
Время от времени Алекс давала ему допуск к сети. Тихон старался проходить как можно медленнее, чтобы успеть почувствовать тесноту ее КБ, близость ее ментального тела. Алекс это видела, но не торопила. Наверное, потому, что между тремя и пятью наносекундами особой разницы нет. Но для Тихона разница была огромной.
Включаясь в интервидение, он делал вид, что для него это крайне важно: запрашивал давно выбывших операторов, разыскивал по архивам несуществующие досье, морочил головы глупым сержантам и всегда оставлял что-нибудь на потом, лишь бы Алекс в следующий раз не отказала.
Вольно или невольно ему приходилось касаться военных новостей, и тогда Тихон транслировал информацию в радиосеть Скита. Сводки были на удивление однообразны: отбили-уступили, проиграли-захватили. Некоторые колонии перескакивали из рук в руки так часто, что превращались в загаженные пустыни, да и население после двух-трех эвакуаций – это когда успевали – не особенно рвалось назад.
Из передач, а впоследствии из перехватов Алекс, стало известно, что армия Конфедерации обзавелась новой техникой. Судя по всему, ничего революционного изобретено не было – очередные вариации на тему старого доброго Т-12. Эксперименты с волками постепенно сошли на нет, даже перисты заменили умопомрачительными летающими штуками, именовавшимися длинной, заковыристой аббревиатурой. И уж, конечно, никаких животных в названиях.
Конкуры, чтобы не сказать большего, в хвосте не плелись: полностью сняли с вооружения всю ракетную технику, а за ней и лазеры. Вновь модернизировали электромагнитные пушки и излечились от гигантомании – слоны и киты ушли в прошлое, им на смену явились другие машины, получившие у операторов совсем не боевые клички: «боров», «ишак» и почему-то «соловей».
В результате между земной и конкурской техникой держался относительный паритет, и если какая-то из сторон разрешалась свежей технологией, то другая в это время уже вынашивала достойный ответ. Научная мысль, а с ней и военная удача, как две шлюхи таскались по враждующим домам и не могли решить, где же им остаться. После прослушивания новостей на Ските возникали стихийные дискуссии, неизменно выдыхавшиеся на одном и том же: эта война никогда не кончится.
Тихона данная тема не волновала. Во время жарких споров, грозящих новыми перестрелками, он предпочитал беседовать с Алекс. Из-за дополнительного блока связи ее машина всегда выделялась в общей массе, но даже и не видя второй башни, Тихон научился ее узнавать по мельчайшим царапинкам на броне. У каждого танка этот рисунок был неповторимым и заменял то, что у людей принято называть внешностью.
Разговоры с Алекс иногда были интересны, иногда не очень, но они никогда не утомляли. Со временем Тихон к ней так привык, что начал неосознанно воспринимать ее как реальное лицо из собственной биографии. Ему все казалось, что они встречались раньше, и он мучительно выжимал из памяти эпизоды, где она могла бы появиться. Это смахивало на самоистязание, ведь они давно уже выяснили, что пересечься им было негде: Алекс, также как и он, покинула свою колонию лишь однажды.
