Пять-шесть человек, состоявших при бароне в советниках, согласились, что такая сделка — лучший наш шанс на выживание, если только йельдашейцы согласятся прийти в Зерай. Но как доставить наше послание Сантилю? Из наших глухих краев есть только два пути: либо к северу, через проход Линшо, либо к западу, через брод на Врако. Южнее Кебина, по всей границе с Тонильдой и вплоть до слияния с Тельтеарной, река непреодолима. Отчаянные люди еще как-то добираются до Зерая, но даже самым отчаянным отсюда не выбраться.
Скорее всего, добраться до Икет-Йельдашея не выйдет, подумали мы, но, по крайней мере, у нас есть человек, готовый сделать такую попытку. Некий Эльстрит, паренек лет семнадцати, который не бросил своего отца в трудную минуту, а вместе с ним сбежал из Терекенальта. Что там натворил отец, я не знаю, поскольку он умер еще до моего прибытия в Зерай, а Эльстрит с тех пор изворачивался как умел, пока не додумался связать свою судьбу с Бель-ка-Тразетом. Он был смышлен, силен и вынослив, а главное — не числился преступником, за чью голову назначено вознаграждение. Смышленый не смышленый, а переправиться через Врако у Кебина — дело трудное в любом случае. Барону пришла в голову мысль снабдить Эльстрита подложным документом бекланского работорговца. В Кебине он должен был сказать, что работает на Лаллока, известного торговца детьми, и пользуется покровительством ортельгийцев, правящих в Бекле; что по приказу Лаллока он вошел в Зерай через Линшо и пересек всю провинцию с севера на юг, чтобы выяснить, стоит ли ходить туда в набеги за рабами; а теперь, мол, возвращается к Лаллоку в Беклу. Впоследствии, когда он достигнет Йельды, подложную бумагу можно будет уничтожить. Сама история звучала не особо убедительно, но печать с изображением медведя на документе выглядела как настоящая (ее изготовил для нас известный фальшивомонетчик), и нам оставалось лишь уповать на везение. Эльстрит переправился через Врако около трех месяцев назад, сразу по окончании дождливого сезона, и дальнейшая его судьба нам неизвестна — мы не знаем даже, добрался ли он до Икета.
Месяцем позже барон заболел. В Зерае многие болеют — оно и понятно: грязь, крысы, вши, всякая зараза, постоянное душевное напряжение и страх, бремя вины и безысходное отчаяние. Тяжелая жизнь подорвала силы барона, и он угасал на глазах. Можете представить, как мы ухаживали за ним, Анкрей и я. Так ночью в дремучем лесу, полном хищных зверей, одинокие путники поддерживают костер и молятся о скорейшем наступлении рассвета. Но костер погас… погас. — Резким движением Мелатиса смахнула слезы, подступившие к глазам, на мгновение закрыла лицо ладонями, а потом с глубоким вздохом продолжила: — Однажды Бель-ка-Тразет заговорил о вас. «Тот малый, Кельдерек… — сказал он. — Я бы убил его, не призови нас тугинда к себе той ночью. Я больше не желаю ему зла, надеюсь лишь, что он сумеет завершить начатое дело ради блага Ортельги». Несколько дней спустя барон, собрав остатки сил, обратился с речью к нашим людям — тогда он был уже совсем плох. Наказал приложить все усилия, чтобы разузнать о намерениях Сантиля, и, покуда остается хоть малейшая надежда, любой ценой поддерживать порядок в Зерае до прихода йельдашейцев. «Иначе уже через год никого из вас не останется в живых, — сказал он, — и Зерай превратится в еще более гнусное место, чем был когда-либо прежде». После этого только мы с Анкреем находились при нем до самой его кончины. Умирал он мучительно, как и следовало ожидать. Последними словами Бель-ка-Тразета были: «Медведь… скажите им… медведь…» Я наклонилась к нему и спросила: «Что там насчет медведя, мой повелитель?» — но он уже ничего не ответил. Я смотрела, как лицо барона — то ужасное лицо — обмякает и расползается, будто талый воск догоревшей свечи. Когда он испустил дух, мы сделали что положено. Я накрыла глаза покойного влажной тряпицей, а когда мы укладывали его руки вдоль тела, помню, тряпица соскользнула, и мертвые глаза страшно уставились на меня.
Вы видели могилу Бель-ка-Тразета. Уныние и страх владели сердцами, когда в нее опускали тело. Было это чуть больше месяца назад, и с тех пор с каждым днем наша власть в Зерае слабеет. Мы еще не полностью ее потеряли, но я скажу, на что это похоже. Помню, однажды в детстве я стояла и наблюдала, как мельник гоняет по кругу вола, приводящего в движение жернова. Двое мужчин, заподозривших мельника в мошенничестве, затеяли с ним ссору и в конце концов оттащили в сторону и жестоко избили. Вол продолжал ходить по кругу, сначала с прежней скоростью, потом все медленнее, медленнее и наконец — отчаянно робея, как видел мой зоркий и незамутненный детский взор, — осмелился проверить, что произойдет, если он и вовсе остановится. Ничего не произошло, и тогда вол лег. Половина людей в Зерае сейчас задается вопросом, достанет ли у них смелости восстать против нас. Со дня на день кто-нибудь да попытается. Я знаю наших людей — людей барона. Без него они не смогут держаться вместе. Рано или поздно взбунтуются.
Каждый вечер я прихожу на могилу Бель-ка-Тразета и молюсь о помощи и спасении. Иногда меня сопровождает Анкрей или еще кто-нибудь, но обычно я прихожу одна. Народ в Зерае неистовый и безудержный, но я уже ничего не боюсь. Покуда никто не осмеливается открыто оскорблять меня, я питаю надежду, что мы все еще имеем какую-то власть над людьми, и не вижу никакого вреда в том, чтобы вести себя так, будто бы я и впрямь уверена в нашей власти над ними. Порой я молюсь, чтобы армия Сантиля пришла в Зерай, но чаще не произношу ни единого слова, ни вслух, ни мысленно, просто являю божьему оку свое чаяние, свое страстное желание и свое присутствие здесь, у могилы человека, уважавшего и почитавшего меня.
На Квизо тугинда учила нас, что настоящая и подлинная вера в бога явлена всей жизнью жрицы. «Бог может позволить себе ждать, — говорила она. — Обратить ли неверующих, вознаградить ли праведных, покарать ли грешных — бог может позволить себе ждать. В конечном счете он все расставит по своим местам. Наш святой долг не только верить в это, но и доказывать нашу веру каждым своим словом и поступком».
Мелатиса тихо расплакалась и продолжила сквозь слезы:
— Я постаралась забыть, как и почему оказалась в Зерае. Мое предательство, моя трусость, мое святотатство — мне казалось, что пережитые страдания уже искупили все это и пролегли пропастью между мной нынешней и той жрицей, что нарушила клятву, предала владыку Шардика и не оправдала доверия тугинды. Сегодня, когда я обернулась и увидела, кто стоит у меня за спиной, знаете, что я подумала? Я подумала: «Она пришла в Зерай, чтобы найти меня — и либо отречься от меня навеки, либо простить; либо вынести мне суровый приговор, либо забрать обратно на Квизо». Да, такая вот мысль посетила меня, погрязшую в скверне глубже некуда. Я пала к ногам тугинды, дабы умолять о прощении, дабы сказать, что я недостойна ее внимания и готова умереть, только бы она простила меня. Теперь я знаю: она говорила истинную правду. Бог… — Мелатиса уронила голову на руки, сложенные на столе, и горько разрыдалась. — Бог может позволить себе ждать… Бог может позволить себе ждать…
Кельдерек положил ладонь ей на плечо:
— Ну полноте, Мелатиса, довольно разговоров на сегодня. Давайте прогоним все подобные мысли и просто займемся ближайшими делами. Зачастую это лучше всего помогает в трудных обстоятельствах и приносит великое утешение в беде. Ступайте к тугинде. Засните с ней рядом, а завтра увидимся.
