Это Кельдерек хорошо понимал, несмотря на свою неискушенность и полное отсутствие опыта в делах такого рода. Сердце у него забилось еще сильнее. Больше всего на свете он хотел находиться рядом с Мелатисой, слышать ее голос, просто смотреть на нее и наслаждаться ее присутствием. Кельдерек твердо решил спасти Мелатису и спастись сам, уйти вместе с ней из Зерая, навсегда оставив в прошлом войны Икета и Беклы, свое непрошеное жречество и тщетную надежду постичь великое откровение Шардика. Добраться до Лэка, а потом как-нибудь выбраться из провинции вместе с девушкой, вернувшей ему волю к жизни. Он сделает для этого все возможное и невозможное. Если она вообще в силах полюбить мужчину, он будет добиваться ее любви с усердием и упорством, каких свет еще не видывал. Кельдерек встал, простер вперед руки и начал страстно молиться.
Услышав легкое постукивание посоха во дворе, он резко повернулся и увидел стоящего за окном Анкрея, в плаще с поднятым капюшоном и дорожным мешком на плече, вооруженного мечом и грубым подобием метательного копья. Анкрей поднес палец к губам, и Кельдерек подошел к окну.
— В Лэк уходишь?
— Да, господин. Жрица дала мне немного деньжат, и я потрачу все с толком. Вам нужно запереть калитку за мной. Я решил жрице не говорить, но подумал, что вам сказать следует: там на дороге мертвый мужик лежит — сдается мне, не из местных. Может, новичок какой: иные из них сразу на нож напарываются, дело обычное. Вы уж тут поосторожнее, пока меня не будет. На вашем месте, господин, я бы из дому не высовывался и женщин ни на минуту не оставлял одних. Нынче в городе всякое может случиться.
— Ты бы тоже не забывал об осторожности, — отозвался Кельдерек. — Думаешь, тебе стоит идти сейчас?
Анкрей рассмеялся:
— О, здесь со мной никто тягаться не может, господин. Вот барон, он завсегда говорил: «Анкрей, — говорил, — ты их сшибаешь, а я подбираю». Ну, подбирать-то не обязательно, правда, господин? Ежели просто сшибать, будет ровно то же самое. — Страшно довольный своей несокрушимой логикой, Анкрей удобно прислонился к стене. — Да, господин. Барон завсегда так и говорил: «Анкрей, ты их сшибаешь…»
— Я провожу тебя, — сказал Кельдерек, отходя от окна.
Он отодвинул засовы на калитке и вышел на дорогу первым. Шагах в тридцати от калитки лежал навзничь мертвый мужчина с открытыми глазами, неподвижным восковым лицом и широко раскинутыми руками. Неряшливая разбросанная поза вкупе со скудными лохмотьями, оставленными на теле, придавала мужчине сходство не столько с трупом, сколько с каким-то мусором, какой-то сломанной вещью, выброшенной за ненадобностью. Один палец у него был отрезан — не иначе, кольцо снимали, — и обрубок выглядел темно-красным круглым пятном на фоне бледной руки.
— Ну вот, сами видите, какие дела, господин, — сказал Анкрей. — Ладно, я пошел, а вы послушайте моего совета: не трогайте мертвяка. Здесь и без вас найдется, кому убрать его с дороги, уж не сомневайтесь. Ежели вдруг я не обернусь до темноты, господин, вы уж сделайте милость, подождите меня во дворе, как я ждал вас вечор. Но я постараюсь воротиться засветло.
Он закинул котомку за плечи и зашагал прочь, бдительно оглядываясь по сторонам.
Кельдерек заложил калитку засовами и вернулся в дом. Перед уходом Анкрей вычистил и вымел очаг, но огня не разложил, и умываться пришлось холодной водой. Когда в кухню вошла Мелатиса, с бордовой туникой и прочей одеждой в руках, Кельдерек поднял голову от ведра и широко улыбнулся, смаргивая воду с глаз.
— Это вещи барона, — сказала она, — но что им пылиться без дела? Они такого же размера, как ваше солдатское платье, и гораздо удобнее.
Положив одежду на лавку, Мелатиса набрала в кувшин воды для тугинды и вышла.
Одеваясь, Кельдерек гадал, не в этой ли самой тунике Бель-ка-Тразет бежал с Ортельги. Если нет, значит он снял ее с какого-то убитого врага — ведь раздобыть подобный наряд в Зерае совершенно немыслимо. Сам Эллерот, с усмешкой подумал он, с гордостью щеголял бы в таком. Туника была из великолепной ткани, ровно окрашенной в чистый бордовый цвет, и пошита столь искусно, что швов не разглядеть. Просторная, тонкая и мягкая, она и вправду оказалась очень удобной, и, облачившись в нее, Кельдерек словно бы еще на шаг отдалился от своих горестных странствий и тяжких страданий.
Тугинда, исхудалая и с запавшими глазами, сидела в постели, прислонясь к стене, а Мелатиса расчесывала ей волосы. Кельдерек взял в ладони ее руку и спросил, не желает ли она поесть. Тугинда отрицательно качнула головой и промолвила:
— Попозже. — А немного погодя сказала: — Спасибо тебе, Кельдерек, что помог мне добраться до Зерая. И я должна попросить прощения, что обманула тебя.
— Обманули, сайет? В каком смысле?
— Разумеется, я знала, что сталось с бароном. До Квизо доходят все новости. Я рассчитывала найти здесь Бель-ка-Тразета, но тебе не сказала. Ты был глубоко подавлен, крайне изможден, и я решила не волновать тебя лишний раз. Но он не причинил бы тебе вреда. Ни тебе, ни мне.
— Вам нет нужды просить у меня прощения, сайет, но, раз уж вы просите, я с великой готовностью вас прощаю.
— Мелатиса говорит, что теперь, когда барон умер, помощи в Зерае нам ждать неоткуда.
Тугинда тяжело вздохнула и уставилась на свои освещенные солнцем руки, лежащие на одеяле, с видом столь разочарованным и безнадежным, что Кельдерек (как часто делают люди в приступе жалости) поспешил заверить ее в том, в чем сам не был уверен:
— Не надо расстраиваться, сайет. Да, действительно, здесь живут одни воры да убийцы, но как только вам станет лучше, мы уйдем отсюда — Мелатиса, вы, я и баронов слуга. Тут неподалеку, к северу от города, есть деревня, где мы, даст бог, найдем безопасное убежище.
— Да, Мелатиса говорила. Туда слуга пошел сегодня. Надеюсь, с беднягой ничего не стрясется?
Кельдерек рассмеялся:
— В этом твердо уверен только один человек: он сам.
Тугинда устало закрыла глаза, и Мелатиса отложила гребень:
— Вам нужно еще поспать, сайет, а потом попробовать поесть. Я пойду в кухню: пора стряпней заняться, а там очаг еще не растоплен.
Тугинда кивнула, не открывая глаз. Кельдерек вышел из комнаты следом за Мелатисой. Положив в очаг дрова, она разожгла огонь с помощью выпуклого стеклышка, подставленного под солнечный луч. Кельдерек довольствовался тем, что стоял и наблюдал за хлопочущей девушкой, лишь изредка обращаясь к ней с одним-двумя словами или предупредительно подавая что-нибудь. Казалось, вместе с солнечным светом кухню наполняли покой и умиротворение, и сейчас мысли о будущем тревожили Кельдерека не больше, чем радостные мошки, что вились в сияющем воздухе за окном.
Ближе к полудню, когда во дворе разлилась совсем уже летняя жара, Мелатиса набрала воды из колодца, перестирала всю грязную одежду и разложила сушиться на солнце. Вернувшись в дом, она устало села на узкую лавку у окна, вытирая шею и лоб грубым полотенцем.
