— Надеюсь, господин, с вами и жрицами все в порядке, — пророкотал Анкрей, вытаскивая из-за пояса дротик и присаживаясь на стенку колодца, чтобы снять заляпанные грязью башмаки. — Я спешил со всех сил, да уж больно путь трудный.
Кельдерек, еще не вполне овладевший собой, просто кивнул, но потом, не желая обижать славного малого, рисковавшего ради них жизнью, положил ладонь ему на плечо и улыбнулся:
— Да, у нас все в порядке. Ступай в дом, умойся и напейся. Я возьму твой мешок… вот так. Ух ты, тяжелый какой! Значит, ты сходил удачно?
— И да и нет, господин, — ответил великан, пригибаясь и входя в дверь. — Мне удалось кой-чего прикупить, это верно. Мясца вот свежего принес, — может, жрице захочется съесть кусочек на ужин?
— Я приготовлю, — сказала Мелатиса, ставя на пол лоханку с горячей водой и кроша в нее сушеные травы. — Ты достаточно потрудился на сегодня. Нет, не дури, Анкрей: разумеется, я вымою тебе ноги. Я хочу глянуть на них. Ну вот, порез для начала. Сиди смирно.
— Тут три полных курдюка вина, — сообщил Кельдерек, заглядывая в мешок. — Мясо, две головы сыра, несколько ковриг. Вот масло, а это у нас что… сало? И пара кусков кожи. Да ты силен, как пять быков разом, Анкрей! Чтобы тащить на себе такую тяжесть целых три лиги!
— Там еще рыболовные крючки, господин, и ножевые лезвия, — сказал Анкрей. — Они без черенков, правда, но я знаю, куда их приспособить.
— Ладно, какие бы новости ты ни принес, давай сначала поужинаем, — решил Кельдерек. — Нужно сполна насладиться приятной стороной дела, прежде чем ты поведаешь нам про неприятную. Вот, выпей-ка вина. Твое здоровье!
Прошло добрых полтора часа, пока Мелатиса приготовила ужин и они поели. Потом Кельдерек с Анкреем вышли за калитку и обошли дом кругом, проверяя запертые ставни снаружи и зорко поглядывая по сторонам, а по возвращении обнаружили, что Мелатиса перенесла две лампы из кухни в комнату тугинды, где уже горел один светильник. Тугинда тепло поприветствовала Анкрея, похвалила за силу и отвагу, после чего принялась расспрашивать столь сердечно и заинтересованно, что уже через несколько минут он рассказывал о событиях дня совершенно свободно и непринужденно, как если бы докладывал Бель-ка-Тразету. Тугинда велела ему принести табурет и сесть, что он и сделал без всякого смущения.
— Поминают ли барона добрым словом в Лэке? — спросила Мелатиса.
— О да, сайет, — ответил Анкрей. — Там двое или трое спросили у меня, не опасно ль будет прийти к нему на могилу — дань почтения отдать. Я сказал, мол, выберу день, чтоб их встретить и сопроводить на кладбище. Да, в Лэке барона страсть как уважают.
— А тебе представился случай сообщить старейшинам о последних событиях и узнать, можно ли будет нам поселиться там?
— В том-то и дело, сайет: здесь мне похвастать нечем. Ни с верховным старейшиной, ни с любым другим поговорить так и не удалось. Похоже, у них всех нынче один только медведь на уме. Они держали совет насчет него, когда я пришел, и все еще толковали промеж собой, когда я уходил.
— Медведь? — резко переспросил Кельдерек. — Какой медведь? О чем ты говоришь?
— Никто не знает, что и думать, господин. Говорят, без колдовства тут не обошлось. Они все перепуганы до смерти, потому как в тамошних краях отродясь медведей не водилось, а этот зверь, насколько я понял, вообще не земного происхождения.
— Что тебе рассказали? — спросила Мелатиса, бледная как мел.
— Ну, в общем, сайет, дней этак десять назад начались ночные набеги на скотные загоны — проломленные ограды, растерзанные животные. Потом одним утром нашли парня с размозженной головой, а в другой раз кто-то столкнул вниз здоровенное бревно, перекинутое через овраг, — такое и трое мужиков не сдвинули бы с места. Потом обнаружили отпечатки громадных лап, но что за зверь их оставил, никто не знал, а искать по лесу все боялись. А три дня назад пара мужиков рыбачила с лодки в стороне от деревни, неподалеку от берега, и вдруг к реке на водопой спустился медведь. Они глазам своим не поверили — такой он был огромный. С виду отощалый и больной, сказали они, но свирепый и опасный. Медведь уставился на них с берега, и они в страхе уплыли прочь. С кем я ни разговаривал, все уверены, что сам дьявол явился в наш мир, но я бы при встрече с ним не сробел, потому как, по моему разумению, нужно еще разобраться, что он за зверь такой.
Анкрей умолк, но никто из слушателей не открыл рта, и после паузы он продолжил:
— Барона-то в молодости как раз медведь покалечил, и когда мы с ним сбежали с Ортельги после сражения, тут ведь тоже не обошлось без колдовства и медведя, насколько я понимаю. Барон часто говаривал мне: «Анкрей, — говорил, — я бы достиг в жизни гораздо большего, будь я медведем. Вот самый верный способ создать царство из ничего, ей-ей». Конечно, тогда я думал, что он шутит, но теперь… знаете, сайет, если кому из людей и суждено было вернуться с того света в обличье медведя, так только барону, вам не кажется? Мужики говорят, у него на шее и плечах ужасные рубцы и шрамы, уродливые такие, а значит, я правильно смекаю. Сейчас в Лэке никто далеко от дома не уходит, весь скот держат в одном загоне и ночами напролет жгут костры. Пойти на медведя ни у кого не хватает духу. По деревне даже гуляют странные слухи, будто он вышел живым из самой преисподней.
— Спасибо тебе, Анкрей, — заговорила наконец тугинда. — Ты замечательно управился с делом, и мы понимаем, почему тебе не удалось поговорить с верховным старейшиной. Ты заслужил хороший крепкий сон. Ты уж сегодня больше не работай, договорились?
— Хорошо, сайет. Договорились. Доброй ночи, сайет. Доброй ночи, господин.
Он вышел, взяв лампу, молча врученную ему Мелатисой. Кельдерек сидел неподвижно, уставившись в пол, — так человек в гостинице или лавке опускает глаза в надежде остаться неузнанным или вовсе незамеченным, когда в дверь неожиданно входит какой-нибудь его кредитор или враг. В кухонном очаге треснуло и обвалилось полено, сквозь ставни слабо доносилось далекое кваканье ночных лягушек. Кельдерек не шевелился, и никто не произносил ни слова. Когда Мелатиса пересекла комнату и села на скамеечку у кровати, он осознал, что поза у него стала напряженной и неестественной, как у пса, прижавшегося к стене и застывшего от страха при виде более сильного соперника. По-прежнему не глядя на женщин, он встал, взял вторую лампу с полки рядом и направился к двери.
— Я… сейчас… скоро вернусь…
Взявшись за дверную ручку, Кельдерек невольно бросил взгляд назад и увидел лицо тугинды на фоне темной стены. Глаза их встретились, но он тотчас отвернулся, быстро вышел в кухню и там с минуту стоял у очага, глядя в огонь, где причудливые подобия скал, пещер, ущелий осыпались, разрушались, исчезали и вновь возникали. До него долетали приглушенные голоса женщин, изредка переговаривавшихся между собой, и наконец, желая подольше побыть в одиночестве, Кельдерек пошел в свою комнату, поставил лампу на стол и неподвижно застыл на месте, точно усталый вол в поле.
Что за власть сохранил над ним Шардик? По собственной воле или по воле Шардика он спал рядом с ним в ортельгийском лесу, бросался вплавь по Тельтеарне и наконец оставил Беклу и свое царство, чтобы после долгих странствий, претерпев великие страдания и унижения, прийти в Зерай? Он думал, что Шардик умер, а если еще не умер, так умирает где-то далеко отсюда. Но Шардик жив и находится поблизости; и вот теперь известие о нем достигло человека, которого бог с самого начала избрал сосудом, что разобьется вдребезги, как и предсказывала тугинда. Кельдерек слышал рассказы про чужеземных жрецов, которые были узниками своих богов и народа и жили отшельниками в храмах или дворцах до самого дня своей ритуальной жертвенной смерти. Сам он в бытность свою жрецом не знал такой несвободы. Но неужели он заблуждался, предполагая, что свободен отказаться от Шардика, спастись бегством и жить ради любимой женщины? Неужели на самом деле он что рыба в пересыхающем озерце засушливым летом, которая вольна плыть в любом направлении, однако обречена в конечном счете лежать в грязи, глотая воздух? Как и Бель-ка-Тразет, он считал, что навсегда покончил с Шардиком, однако Шардик, похоже, не покончил с ним.
